Полет 'Феникса'

Глядя в глаза Лумису, он засомневался, можно ли все это выразить словами.

- Я в армии скоро уже девятнадцать лет. Видел войну и все такое, а потом меня пинали по всему свету люди вроде этого Харриса - слыхал его вечное "Сержант Уотсон!"? Он и другие ублюдки так погоняли меня, что веришь? - я сыт всем по горло. А теперь скажу тебе кое-что такое, что тебе покажется смешным. Я в отпуске. В отпуске с того самого момента, как мы сюда свалились, понял? Я не в армии, и Харриса тут нет, и нет никаких других дел, кроме как сидеть без ботинок с утра до ночи и вспоминать всех женщин, с какими имел дело. А если нас не найдут и такая моя судьба, то я умру спокойно. И хочешь знать еще? У меня при себе пятьдесят монет. Сойдут за обратный билет, дополнительный, конечно, а? Я ведь первый раз провожу отпуск не на этой занюханной Фэнхем Ист, где меня ждет с протянутыми руками весь выводок. Пятьдесят монет, и не на что их тратить, здесь-то! Подумать только! - Он дернулся всем телом, между истертыми кривыми пальцами ног засочился песок. - Прямо как миллионер в отпуске!

Лумис возразил:

- Но если мы построим этот самолет, ты ведь будешь его пассажиром? Что скажешь на это?

Ответ у Уотсона был наготове:

- А что, разве я не платил за билет?

Выход нашел Моран. Они работали, вытаскивая монорельс и лебедку, отпуская большие полуторадюймовые гайки крепления крыла, строя козлы из поломанных лонжеронов и устанавливая их на камнях, на которые наткнулся при посадке "Скайтрак". Но для того чтобы извлечь основание крыла из зажимов, сил не хватало. Рельсовый рычаг мог повредить стойку основания - он, таким образом, исключался.

И хотя было уже заполночь, они обливались потом. Так прошел час, пока Моран не направился в салон и не растормошил крепко спящего сержанта.

- Пойдем, Уотсон, быстрее, - шепотом, чтобы не разбудить Кепеля, скомандовал он.

- В чем дело?

- Шевелись!

Тилни тоже проснулся и побрел за ними, прислушиваясь к разговору шедших впереди мужчин. Моран говорил:

- Я мобилизую вас на эту работу. Обоих. Это приказ.

- Эй, послушайте...

- Молчать, Уотсон!

В дюнах отозвалось эхо последних слов. Они присоединились к работающим. Моран объявил:

- У нас прибавилось двое. Попробуем еще раз.

Козлы сломались, но к двум утра крыло было свободно, и они начали долгую и упорную борьбу за то, чтобы перетащить его по песку, двигая то за край, то за основание, разравнивая лопатами песок, взрыхляемый крылом, пока Лумис не догадался упереть рельс в выгнутую стойку шасси с левой стороны и тащить лебедкой. Они по очереди сменяли друг друга у шестерни с туго натянутым стальным тросом, а остальные, по дюйму за раз, подтаскивали крыло, пока оно не легло на песок там, где указал Стрингер.

Отдохнули и поели фиников. У кого в бутылке оставалась вода, допили ее или сделали по глотку. Остальные попытались отвлечься посторонними мыслями.

Моран, в непокое своих мыслей, повторял про себя, что человека нельзя принудить умереть, но надо заставить его жить, если он не способен заставить себя сам. Но его аргументы содержали в себе фальшивую ноту: это было древнейшее оправдание всех диктаторов - войны всегда велись ради "блага народа", и Уотсона он привлек в упряжку прежде всего ради общего блага, потому что они нуждались в его физической силе. Он сыграл на слабости этого человека: без команды Уотсон предпочел бы плыть по течению.

Всю ночь он работал усердно, как и все другие, не сказав ни слова. И сейчас обессиленный лежал на песке.

Взошло солнце, и кожа сразу же ощутила его жар.

- Погасите чертов фонарь, - сквозь дрему пробормотал Кроу.

Дейв Белами наблюдал, как дюны в кроваво-красном ореоле обретали очертания полумесяца.

- Какая тишина, - невольно залюбовался он. Что-то мертвое чудилось в этом молчании.

- Это после дрели, - пояснил Кроу. У них в Джебеле поселок находился в миле от вышек, поэтому никогда не прекращавшийся гул буровых спать не мешал. Бурильщики дошли до глубины двенадцати тысяч футов, а порода все еще оставалась сухой. Прекратить бурение решили на тридцати тысячах, если нефти не будет. И он сейчас подумал о том, суждено ли ему или Кроу снова увидеть Джебел.

Перед ним разворачивался рассветный мираж: в горловине между дюнами стояло зеркало ярко сверкавшей воды, уходившей за горизонт. Слава богу, не было ни пальм, ни белостенных фортов. Видение воды было нормальным: свет, отраженный под тупым углом от блестящих песчинок. Когда тебе начинают мерещиться другие картинки, считай, что ты уже "поехал". Он поднялся.

- Ты куда?

- За дневником.

Кроу пошел с ним. В салоне сидел Тилни, и Кроу у него осведомился:

- Что стряслось, сынок?

- Ничего. Хотел с ним поговорить. - Он указал на Кепеля.

- Оставь его в покое. - Кроу как-то слышал рассказы о тибетцах, что они могут вылечивать почти все болезни сном и голоданием; этому бедолаге ничего другого не остается, как только спать, а из еды одни финики, но к ним он не прикасается.