Полет бабочек

— Он знает Сантоса, — сказал по-португальски обладатель родимого пятна. — Откуда ты? — спросил он.

— Я англичанин, — ответил Томас. — Я здесь вместе с сеньором Сантосом.

Мужчины переглянулись и опустили ружья. Они быстро заговорили, и Томас не мог уловить, о чем их разговор. Наконец толстяк спросил по-английски:

— Друг?

Томас кивнул.

— Да, друг.

Ему хотелось убить себя за этот позор — назваться другом этих подонков. Они по очереди поздоровались с ним за руку, и никто из них не вспомнил об истерзанных телах всего в нескольких ярдах оттого места, где они стояли. Томас начал отступать от них. Поднялся ветер, скоро пойдет дождь и смоет кровь с тел.

— Я пойду, — сказал он.

Был ли у него хоть какой-то шанс спасти этого индейца? Что он сможет рассказать? Голос одного человека совершенно бесполезен здесь — с какой стати его будут слушать? Он будет похож на одинокую бабочку, которая беззвучно машет крыльями. Он повернулся и пошел, с каждым шагом уговаривая себя остановиться и вернуться, попытаться помочь, но ноги сами несли его в сторону лагеря; как раз в это время небо разверзлось, и хлынул дождь.

Уже потом, когда дождь лил сплошной стеной, стуча по крыше его хижины, а сквозь дырку в полу было видно, как стремительно бежит под ним вода, поблескивая в свете лампы, он услышал свое имя. В дверном проеме стоял Джон. Томас не помнил, сколько времени он уже просидел так, один в темноте, стиснув руки между коленями.

— Значит, тебе стало лучше, — сказал Джон.

Томас печально покачал головой. Лучше? Ему теперь хуже, намного хуже. Но что он мог сказать? Он взмахом руки пригласил Джона войти внутрь. Огромные пальцы товарища поглотили худенькую ладонь Томаса.

Джон на мгновение неловко замялся, прежде чем Томас придвинул ему единственный стул. Сам Томас пересел в гамак, как на качели.

— Как ты себя чувствуешь? — забеспокоился Джон, — Ты очень бледный. Смотри-ка, ты дрожишь. Может, позвать Эрни?

Он встал со стула. Томас протянул руку, словно собирался снова усадить его.

— Джон, — прошептал он. У него перехватило горло, и ему приходилось выдавливать из себя слова. — Мы должны убираться отсюда. Должны уехать.

— А что такое? Что случилось?

Томас поморщился, плечи его сникли. В животе все еще ныло — он никак не мог забыть лицо той женщины, а еще человека с отрубленной рукой.

— Сантос. Он опасен.

Джон наклонился вперед, чтобы лучше расслышать бормотание Томаса.

— Я так и думал. Ты что-то увидел, да?

Томас кивнул.

— Расскажи мне.

— Я… Я не могу. Эго был не Сантос, но… его люди, они работают на него. Сантос все знает.

Джон закивал.

— Ты кому-нибудь еще рассказывал?

Томас покачал головой.

— Они тебе в жизни не поверят, Томас. Этот человек их просто покорил. Он приобрел такую власть над ними — можно подумать, что осыпал их бриллиантами. Мы должны что-то делать. Надо ему помешать.

Томас вскинул руки.

— Нет! — прохрипел он. — Это слишком опасно.

— Тогда мы уедем и обратимся к властям в Манаусе. Нам придется хоть что-нибудь сделать, Томас, мы же не можем оставаться в стороне. Я видел, какие шрамы на спинах у сборщиков каучука. И Мануэль… Уверен, это не несчастный случай лишил его языка.

— Все обстоит еще хуже, — сказал Томас. — Гораздо хуже. Ты даже не представляешь насколько. Но здесь нам никто не поможет. Мы должны уехать, вернуться в Англию. Там мы будем в безопасности.

— Наверное, ты прав, — произнес Джон. — Мы отправимся утром. Сантос слишком болен, чтобы преследовать нас.

— А что с ним такое?

— Харрис говорит… правда, самому Сантосу он об этом еще не сообщил, так что я не уверен, что мне следует говорить это тебе.

— Но ты ведь знаешь?

Джон кивнул.

— У Эрни не очень-то получается хранить чужие секреты, даже от своих пациентов. Похоже, его больше волнуют свои. Думаю, вреда не будет, если я скажу тебе.

Томас подался корпусом вперед, сжимая одной рукой другую.

— Продолжай.

— Томас, у него сифилис.

Еще до рассвета Педро разжег огонь, и дым повис над лагерем. Томас не покидал своей хижины всю ночь и избегал встречи с Джорджем и Эрни, да и что он мог им сказать? Он старался изгнать из памяти мерзкие события прошедшего дня, но ужасные образы все равно проникали в его сны. Теперь ко всему добавился новый страх — если Сантос болен сифилисом, он ведь мог заразить свою жену, а она, в свою очередь, Томаса? И тогда путь домой ему отрезан и он никогда не увидит Софи! Неужели ему суждено сойти с ума и умереть в одиночестве?

Когда он подошел к двери и выглянул наружу, то увидел, как из своей хижины появился Сантос и заковылял к центру лагеря. На нем был белый костюм, но лицо у него очень сильно раскраснелось. От былой свежести не осталось и следа — волосы слиплись от пота, усы обвисли. Эрни, с закатанными рукавами рубашки, вышел из хижины следом за ним, вытирая руки тряпкой. Он посмотрел на Томаса с удивлением — было ясно, что Эрни не знал о его возвращении, — но промолчал. Выражение лица у него было серьезное.

— Клара! — заревел Сантос.