Поле сражения

Так закончилась эта история. Трудно сказать, насколько большую роль сыграла она на пути Машарина к большевикам, но, думается, не последнюю. По крайней мере Чупалов записал когда-то рассказ покойного Вениамина Ивановича Седых, из которого можно заключить, что с Александром Дмитриевичем случилось всё именно так.

«Вопрос, почему Машарин пошёл в революцию, мучил не только Кешку-Чёрта, – рассказывал Седых, – но и мне покоя не давал. В удобный момент я прямо и спросил об этом: “Что тебя привело к нам?” Машарин ответил не сразу, посмотрел на меня сначала серьёзно, потом усмехнулся и сказал: “Любовь. Любовь к женщине”, – и сразу переменил разговор».

– Шутка, конечно, – прокомментировал эту запись Чупалов, – но в каждой шутке есть доля правды. Сколько тут весит эта доля, нам с тобой теперь не определить…

Глава седьмая

Работа моя по истории уезда продвигалась с трудом – частности, детали, человеческие судьбы, занимавшие меня, не столько помогали пояснению общей картины, сколько запутывали всё, уводили в сторону от главного, и были моменты, когда, как говорится, за деревьями леса становилось не видать. Пожалуй, Горыныч был прав, когда сказал, что история – не поминальник. Если уж исследуешь события, то об отдельных людях с их бедами и страстями забудь. Мало кому из историков, пытавшихся объединить беспристрастную науку с экскурсами в человеческую психологию, удалось это сделать. Ну, Карамзин, Костомаров, Соловьев… Кто ещё?.. А большинство испытали горечь неудач, – куда уж тут студенту-заочнику!

Да и профессия школьного учителя для исследователя неподходящая. Уроки, внеклассная работа, педсоветы, всеобуч, секции, родительские собрания – это только в школе. А на селе ты ещё и агитатор, и лектор, и артист, и резерв совхозного командования: битва за урожай – ты на уборке, сев – ты сеяльщик, на ферме прорыв – ты там со школьниками и скотник, и монтёр. Тут не до изысканий. К тому же живой человек о живом думает: тянет и погулять, и поболтать с девушками… Ждёшь лета, пора отпусков.

Лето у нас в Приленском краю хорошее – буйно-зелёное, многоцветное, с жарким солнцем и частыми короткими дождями, после которых всё идёт в рост с удесятерённой силой: накануне зеленя в полях были, как травка на детских карандашных рисунках, жидкие и бледные, а сегодня – глядь! – в пояс вымахали и чуть ли не колос собираются выкинуть. На огородах тяпкой уже делать нечего – картофельная ботва сизо загустела, переплелась сочными стеблями – земли не видно.

В это время село празднует короткий отдых, становится людным, весёлым. Девки в светлых платьях с оголёнными руками и коленками снуют по улицам, вроде забот у них полон рот, а на самом деле только и печали – себя показать. Молодые женщины, тоже в белых блузках, и бабы, одетые неброско, группками сидят у ворот, дипломатично сплетничают, покрикивают на голопузых и грязных – ни кожи ни рожи – пацанов, на самой дороге строящих свои песочные гаражи.

– Миня, кыш с дороги! Машина идёт.

Промчится с песней пестрый от косынок и нарядов грузовик – доярок повезли – и снова мирная тишина, только слышно, как звякают железом возле кузницы механизаторы, налаживая сенокосилки и комбайны. Скоро, скоро кончится этот праздник, подоспеет покос, прополка, пойдут ягоды, а потом и жатва накатит, начнётся копка картофеля, и пока не залетают белые мухи, некогда будет и оглянуться.

Школа наша стоит непривычно тихая, ограда заросла травой, возле входа валяются козлы в известке – отпуск.

А у меня сессия. Надо ехать в Иркутск.

Перед самым отъездом я получил письмо от Таньки из Новосибирска.

Вначале, как водится, она передавала приветы всем родным и знакомым, писала, что скучает по Харагуту: «… сплю, и снится мне степь, где мы брали клубнику. Теперь, пишут, там всё распахали как целину, жалко просто. Сколько там было ягоды – вся деревня наберётся, а её ещё хоть коси! И будто дочь моя тут же ползает, по ягодке в рот сует. И так хорошо мне, весь век и пробыла бы там. Речку видно, и село рядом, и солнца много. Проснулась и – в слёзы. Правду говорят, ягоду к слезам видеть…»

Вспомнила случай, как ещё девчонками они с Нинкой набрали по ведру клубники, а председатель верхом догнал их и рассыпал ягоды по дорожной пыли – запрещалось. Надо было ехать со взрослыми на покос.

В ту же зиму этого председателя сняли, так как кормов не хватило и начался падёж скота. Председателей у нас столько перебывало, что и со счёту собьёшься, да и никому это не нужно – считать их, были и сплыли. А этот вот для Таньки – воспоминание детства…