Поле сражения

Допрос Горлов вёл по-деловому коротко и секретарю велел не очень увлекаться подробностями, а записывать основное – «да», «нет», «знаю», «не знаю». Арестованные оказались бандюгами лютыми, участвовавшими не в одном преступлении, а прикидывались овечками, моргали глазками, стараясь придать им выражение покорности и раскаяния, но получалось у них это плохо. Один Силин, в котором Горлов признал маленького прапорщика, взбунтовавшего в Иркутске политцентровский полк, вёл себя как подобает – не крутился ужом, не плакался – был врагом, врагом и остался, отвечать на вопросы не хотел, а потом послал Горлова… и вообще перестал говорить.

Когда протокол был готов и оставалось только созвать членов трибунала, вдруг вернулся из рейда Машарин.

Горлов из окна видел, как тот устало спешился, отдал какую-то команду бойцам и долго гладил шею коня, будто ласкал его, а на самом деле ждал, пока отойдут затёкшие ноги, чтобы потом легко, насколько можно быть лёгким при такой туше, пройтись перед строем и показать, что усталость его не берёт.

«Сейчас поднимет базар, – подумал Горлов, – начнёт евангелие начитывать… На каждом шагу палки в колеса! Это Гогитидзе по старой памяти сунул его на мою голову, как второго медведя в берлогу, чтобы потом с обоими сразу… Не на того напал! Мешать себе я не позволю. Никакими машариными с толку не собьёшь! Держись, Горлов! Ты один здесь готов положить голову за революцию. Так умри же семь раз, а выстой».

Раньше, чем зайти в кабинет, Машарин успел умыться с дороги, причесал лохмы, оставив на висках мокрые следы гребешка, рожа загорелая, спокойная. Не терпел этого деланого спокойствия Горлов: кричи, если зол, грохни кулаком по столу, чтоб чернильница до потолка, резани матом в бога и в душу! – Нет! Короткое «здравствуй», руки за спину, борода в окошко. И сразу за дело:

– Я вас просил не арестовывать никого, кто покинет банду. Прикажите немедленно освободить людей и принесите им извинения в удобной для вас форме.

– Издеваешься?! Я тебе не подчинён и не позволю вмешиваться в дела Чека!

– Это не дело Чека, это дело советской власти, интересы которой и призвана защищать Чека.

Машарин сел за стол, увидел протокол, не спрашивая разрешения, прочитал его, брезгливо отбросил листки и надолго задумался.

– Не получается у нас, Николай Степанович.

– И не получится! Какого чёрта ехал сюда?

Горлову очень хотелось, чтобы Машарин ответил на этот вопрос, потому что любой ответ был бы попыткой оправдаться, и тогда можно прижать его к ногтю. Но Машарин только поднял голову и посмотрел Горлову в глаза. Внешне Горлов взгляд выдержал, но ощутил несоразмерность своего «я» и этого человека, его превосходство – вот так, один на один, без поддержки товарищей, и всё, чем он мог ответить, была мгновенная вспышка ненависти, но она не возвысила Горлова, как обычно, а только вызвала неуверенность. Горлов знал, что это происходит оттого, что он боролся с Машариным, причиняя и мелкое булавочное зло, а тот никогда не опускался до этого.

– Наши личные отношения здесь ни при чём, – сказал Машарин. – Просто надо выполнять инструкции.

– В циркуляре ПОАРМ-5 не говорится, что надо нянчиться с врагами.

– Мы боремся с бандитизмом, а не с бандитами. Поэтому мы вызовем их сейчас сюда, уговорим написать воззвание к остальным бандитам, которые ещё в лесу, и отпустим с мандатами неприкосновенности. Моё самоуправство вы можете обжаловать потом в губчека, и если губчека найдет нужным, вы всегда сможете арестовать этих людей опять.

Циркуляр политотдела армии допускал такую форму ликвидации бандитизма, и Горлов не стал спорить. Но и терпеть машаринский либерализм он не собирался. Он решил вынести вопрос о несоответствии Машарина занимаемой должности на исполком и развязать себе руки для борьбы, пока обывательщина не задавила в людях высокий революционный дух. Он знал, что никакие рассуждения не убеждают людей так, как самые даже мелкие факты. У Машарина были рассуждения, а у него – факты. Пусть поговорит с бандюгами, пусть освободит.

Машарин извинился перед арестованными за недоразумение, выдал им заранее приготовленные документы, но попросил написать общее письмо к бывшим своим соратникам и выступить на митинге.

Горлов сидел тут же за столом и насмешливо щурил глаза, стараясь не упустить ни одного слова, ни одного движения.

Мужики согласились.

– Вы свободны, – сказал им Машарин, – но письмо должно быть у нас сегодня. А на митинг мы вас вызовем. А вас, господин Силин, попрошу остаться ненадолго.

– Вы, конечно, выступать не станете? – спросил он Силина, когда мужики ушли.

– Разумеется. Мне не в чем каяться.

– Верю.

– Я не нуждаюсь в вашей вере. Но рад, что вы отпустили этих…

– Скажите, Евгений Алексеевич, как вы оказались в банде? Николаю Степановичу вы никаких показаний не дали.