Поле сражения

Всю дорогу Силин старался ехать с Фимкой рядом. Молчали. На въезде в Харагут Фимка велел спешиться и отвёл коней в кусты.

– Ну, матри, ваше благородие! Не ровен час…

– Щенок, – сказал ему Силин. – Пугай тех, кто пугается. – И пошёл, не оборачиваясь, в деревню.

Возле самого своего дома он повстречался с Яковом Сутаковым. Перед жатвой они вместе налаживали лобогрейку в коммуне «Власть труда», что разместилась неподалёку от Харагута, на бывших землях нойона Улаханова. Яков работал в селе молотобойцем и кое-что в кузнечном деле понимал.

– Ты, Яша? – окликнул его. – Предупредите своих комсомольцев и всех прочих, что завтра надо ждать налёта бандитов. Хорошо бы и коммунаров предупредить…

– Откель знашь? – спросил парень.

– В лесу был на охоте. Сорока сказала.

Мотря, ревкомовская уборщица, уже сколько раз заглядывала в кабинет Горлова с ведром и мокрой тряпкой в руках не то посмотреть, здесь ли он ещё, не то напомнить, что она тоже человек и ей пора домой. Но Горлов нетерпеливым жестом каждый раз отмахивался: не мешай!

Фитиль в лампе уже давно чадил, косо черня верхушку стекла, и от этого калмыцкое лицо Горлова казалось худее и чернее, а глаза делались как будто помягче, побархатней, но резко опущенные уголки тонкогубого рта говорили, что он злой, как нож.

Ну, и чёрт с тобой, сиди, – решила Мотря. – Умной человек отдал бы ключ, она бы и утре убралась за милую душу, а энтот нет! Вроде она украдёт у него чё. Кого тут ташшить? Гумаги его паршивые? На неё господа, слава богу, не обижались. А уж у них-то…

Она поставила на место ведро, оделась и пошла в дворницкую, где теперь днём и ночью дежурили комсомольцы и где её ждал каждый раз Осип.

Как-то само собой вышло, что Мотря пригласила старика жить к себе, когда Горлов приказал ему очистить дворницкую, и они стали жить как муж и жена в старой машаринской избе, дружно, парочкой наведываясь в ревком рано утром и вечером, чтобы убраться и истопить печи.

В дворницкой накурено – хоть топор вешай, людей не видно. Мотря широко распахивает дверь и смотрит, как морозные клубы смешиваются с синим табачным дымом.

– Закрывай, Мотря, ведьма чертова! – кричит Фролка, только что вравший матерную сказку про попадью. – Закрывай, выстудишь всё тепло!

– Задохнетесь, хорьки проклятые! Осип, пойдём!

– Заходь, те говорят! – посерьёзнел Фролкин голос.

Мотря зашла. Как-никак Фролка начальство, слушаться надо.

В избе человек пятнадцать парней сидели на скамейках и лежали на полатях, свесив чубатые, давно не стриженные головы. Недавно им выдали поношенную красноармейскую форму, и многие даже в тепле не хотели снимать суконных островерхих шлемов с большими матерчатыми звездами.

У порога стояли в козлах винтовки. На чугунной печке парил жестяной чайник.

Осип с трудом натягивал на костлявые плечи ватный пиджак.

– Собрался? Ну, мы пошли, Фролушка. – Мотря никогда не могла уйти, не сказав кому-нибудь об этом, и Фролке всегда доставляло удовольствие покуражиться над ней.

– Как это пошли? – спросил он, сделавшись чем-то неуловимо похожим на Горлова. – Ты слыхала о военном положении? Знаешь, чё это такое? Это в любой секунд сражение. Ясно? А ты чё наделала? – открыла дверь, винтовки отпотели, теперя они стрелять не будут. А враг не дремлет. Значит, ты подсобляшь бандитам. Протри ружья, а уж потом топайте, милуйтесь под одеялом до утра. Ну, чё стала – протирай!

Мотря боялась винтовок пуще живых змей, и Фролка знал это.

– Так у меня и тряпки нету, – попробовала вывернуться она.

– Подолом валяй, хотя подолом не годится боевое оружие поганить. Давай фартуком.

– Да я уж завтра, и так запоздались… А то и не надо их чистить?

Мотря уставила на Фролку жалобные коровьи глаза и часто замигала.

– Как эт не нада? Мужик бабе загнетку не почистит, так она и работать не станет, а тут – тех-ни-ка! Понимашь? Бабе чё – любовь да ласку, а винтовке – уход и смазку. Понимать надо…

Парнишки заржали его двусмысленным приговорочкам, а Мотря плюнула и за рукав вытащила Осипа из избы.

Наверху в кабинете Горлова молочными пенками светились замёрзшие окна.

– Уснул он тамы-ка, чё ли? – проворчала Мотря. – Ну и жисть пошла…

Горлову было не до сна. Он мучился над докладной запиской в губчека. Составить её надо было так, чтобы там, наверху, у товарищей не создалось впечатления о нерасторопности уездной чека, но и чтобы поняли необходимость направить сюда регулярную воинскую часть, хотя бы эскадрон. С наступлением холодов деятельность банд не только не утихла, как ожидал Горлов, но резко усилилась, они фактически держали под контролем весь уезд.

«Пытаясь отсрочить час своей гибели, – писал он, – враги выползли изо всех нор. В настоящее время на территории уезда действуют банды Дуганова, Шеметова, Большедворского, Антонова, Шелковникова и особенно активно – банда Черепахина. Недобитые белогвардейцы и каратели увлекают в банды не только кулаков и подкулачников, но и несознательную часть середняков и бедноты. Банды терроризируют население, убивают активистов, разрушают советские учреждения, поджигают магазины и хлебные склады.