Покушение в Варшаве

Странная церемония. Двери храма плотно закрыты. Светится один правый предел, и через боковую дверь входят немногочисленные участники. Мориц присоединился. Почти никого он не знал. А те, кого мог назвать знакомыми, были ему даже не представлены, как адъютанты Франца.

Пел хор. Играл орган. Непозволительно тихо для торжества такого масштаба. Когда Наполеон надел корону императора французов, приехал сам папа. На голову его обездоленного сына венец положил… а вот это сюрприз! Мориц низко поклонился архиепископу Гнезнинскому Дунину, у которого только недавно испрашивал разрешения товарищам от греха убийства. Дядя Мартин деловито кивнул юноше, как если бы все давно было выяснено и слажено в некую цепь событий, вытекавшую из прошлого, имевшую в настоящем золотой узел – тайную коронацию – и уходившую далеко вперед, чтобы выдернуть из будущего нужный результат.

Морицу стало страшно: а что, если по ту сторону времени ангелы привязали к их цепи другой груз? Не ту гирю? Но мысли разом оставили голову, когда раздался «Te Deum». Младший Потоцкий привык впадать в рассеянность и расслабляться при звуках латинских гимнов. Он смотрел на агнца в белой форме, с двумя австрийскими орденами на груди, и думал, что сейчас на Франца могли бы возложить Терновый венец.

В отдалении стояли представители дипломатического корпуса Австрии, в мундирах, расшитых золотыми листьями. Кроме них скромно присутствовали наблюдатели-пруссаки. Все как один в синих армейских генеральских мундирах – не выделяться, не бросаться в глаза. Полукругом в темном нефе с левой стороны поместились бонапартисты из Бельгии. В темных сюртуках с пропущенными через петлицу трехцветными революционными ленточками. Среди них Мориц заметил графа де Флао, который, наткнувшись глазами на «сына», важно кивнул ему и больше не проявлял желания поговорить. Молодой Потоцкий и сам не жаждал общения. Он отвернулся от гипотетического отца, вспомнив, как отец практический за уши вытянул его из неприятностей, в которые юноша попал по вине этого красивого господина. Морицу стало стыдно, щеки запылали. Но он подавил в себе ни к чему не ведущее раскаяние. Выбор сделан, давно и не им. Что изменится, если кто-то незнакомый заявил: я твоя родная кровь, люби мое? Ты будешь любить то, что любил до встречи, и только тяготиться мыслями о ненужном откровении.

Архиепископ поднял корону и возложил ее на умощенную елеем голову Франца. Хор взорвался славословием. И Мориц с удивлением услышал имя тайного короля – Наполеон. Никакого Франциска! Меттерних понимал, что его двор будет недоволен. Болезненно поморщатся и пруссаки, но стерпят. Ведь в Польше только это имя способно всколыхнуть заснувший среди благополучия патриотизм и напомнить о жертвах на алтаре отечества. Газетчики ухватятся за новую игрушку, найдутся и ораторы, и перья. Только это имя звучит как угроза для России, как гром пушек на ее западных границах.

А потому да здравствует Наполеон Второй! Только тихо. Вполголоса. Пока.

* * *

Краков – Варшава

На следующий день после коронации Мориц спал долго и, как водится, видел после рассвета тревожные, дерганые сны. Потом оставался в кровати в полудреме, чего мать дома не позволяла, и не вылез бы из постели, если бы ему не доложили о госте.

Пришел какой-то профессор. На серебряном подносе подали твердую карточку из желтого картона. Зевоту как рукой сняло. Лелевель. Что он тут делает?

Граф Потоцкий немедленно потребовал одеваться. Не слишком тщательно побрызгал в лицо водой, о шее с ушами и говорить нечего.

Лелевель ждал в приемной. Он преувеличенно низко поклонился вошедшему юноше, будто именно тот был старшим, и молодой граф испытал сожаление оттого, что у него на пальце нет родового перстня, – не то протянул бы руку для поцелуя.

Профессор имел привычку запрокидывать голову, выставляя вперед тяжелый длинный подбородок, и скорбно сжимать почти безгубый рот.

– Чем могу служить? – осведомился молодой граф.

– Позвольте выразить свое восхищение, – профессор поклонился.

– Я не понимаю.

– Понимаете. – Гость понизил голос. – Вы выслушали пророчества Лукасинского и дали им ход в свете. Вы ездили в Гнезно и привезли оттуда разрешение от греха убийства. Теперь вы здесь.

Мориц почувствовал себя едва ли не главой заговорщиков.

– Остался последний шаг.

– О чем вы говорите?

– Вы сами знаете. Я пришел поблагодарить вас за то, что вы, представляя истинную аристократию, не оставляете своих товарищей более скромного происхождения, а готовы жертвовать собой вместе с ними.

У Морица засосало под ложечкой.

– Как жертвовать?

– И снова вы знаете, – поклонился профессор. – Что мы можем, люди слова и пера? Молодые офицеры, прапорщики, студенты кладут свои жизни на алтарь. Еще раз глубокий поклон вам, спасибо.

С этими словами Лелевель ушел, оставив Морица в состоянии паники. Юноше казалось, что сию секунду его подписали на что-то ужасное. Коготок увяз, всей птичке пропасть.

– Как ты мог впутать нас? – Дома Август ожидал худшего. Именно того, с чем брат и приехал.

– Посещал бы коронацию сам.