Покушение в Варшаве

Этот новый государь его просто ненавидит. Даже странно. Они почти не встречались. Тот факт, что сам Адам знал о готовящемся покушении, роли не играло. Разве кому-то известно, что он осведомлен? Гибель царя воспринималась как нечто само собой разумеющееся, обыденное. Даже неизбежное. Можно ли его за это винить?

Утром явился Бенкендорф, и все сразу встало на свои места. Ни император, ни цесаревич Константин – вот, от кого следовало бы ожидать любой каверзы – ничего о случившемся не знают.

Князь, просидевший всю ночь на лавке и не победивший своего отвращения к солдатской постели, хотел было возмущаться. Но шеф жандармов остановил его одной фразой:

– Вы знаете законы.

На попытки сказать о своем происхождении, роде, титуле, положении в сейме, прежней службе – удивленно вскинутые брови. И терпеливое, но отсутствующее выражение лица. Что он пытается доказать, когда пятеро повешены, а сотня, в том числе и из очень знатных семейств, загнана в Сибирь? Посмотрят ли на его родовитость?

Адам сунул руку в карман и протянул генералу записку великого князя с разрешением – фактически требованием – стреляться.

Вот тут Бенкендорф сделал вид, как будто берет под козырек.

– Это многое объясняет. Но все же закон нарушен. Вам предписывается немедленно выехать из Варшавы и оставаться в своем поместье вплоть до дальнейших распоряжений.

И снова ни «вашей светлости», ни «вам бы стоило… впрочем, не смею удерживать долее». Похоже, этому человеку доставляло радость топтаться по чужим гербам. Или только по гербу Чарторыйских?

– Кем предписывается? – глухо спросил князь.

– Мною, – без тени смущения, но и без бахвальства ответил Бенкендорф.

Тут Адам не выдержал.

– Мне, сударь мой, может предписывать только император. Я и цесаревича-то не готов послушать.

– Очень напрасно, – вздохнул гость. – Если вы требуете встречи с высочайшими особами, мне придется задержать вас здесь. Пока они соблаговолят назначить время. – По лицу Александра Христофоровича было видно, что он даже не собирается сразу докладывать. – Если хотите выйти прямо сейчас, то прямо в кибитку, и прямо в Пулавы.

Этот раунд был выигран. Искомые два шага сделаны. Чарторыйский с его опасными выдумками выжит из столицы. Но сколько между каждым логичным с точки зрения немца – нормального человека – шахматным ходом произошло чисто польской, никуда не ведущей мельтешни, только Богу известно!

Глава 17. Соблазн

Граф де Флао был не единственным, кто собирался увидеть Лукасинского. Слух о его чудесных способностях достиг дворцов, и Константин намеренно приказал привезти узника из крепости. Сам он любил подобные каверзы. А вот братца намеревался напугать пророчествами. Пусть катит домой!

Так и велено было передать узнику: режим смягчат, кандалы снимут, позволят чтение и переписку с родными, если он как следует напророчит будущему владыке Польши. «Побольше крови, не бойтесь сгустить краски, мой брат – чистоплюй!»

Все начиналось, как шутка. Своеобразная. Во вкусе цесаревича. С гауптвахты пана-арестанта с завязанными глазами доставили в Круликарню. Дело, конечно, было ночью. Ни ее величество, ни княгиня Лович не пошли – испугались. А вот десятилетний наследник набился. Отец был недоволен: ребенок впечатлительный, нежный, не гадкий какой-нибудь, как он сам в детстве. Незачем пугать. Но дядя настоял:

– Пусть привыкает. Чего ты с ним носишься? Даже на лошадь первый раз только в шесть лет посадил! Мы-то вон как скакали!

Никс только пожимал плечами. Он терпеть не мог, когда ему давали советы по воспитанию ребенка. Поль – ходячий результат Константиновых методов – что ни вечер, то во хмелю.

– Твоего телка пора под знамена, – сурово сказал император.

– Да он служит, – возмутился цесаревич. – Кирасиром. У меня в Литовском корпусе.

– Ко мне под знамена, – отрезал Николай. – Только позорит тебя своими неуместными выходками.

Великий князь растерялся. Он был не готов куда-то вот так запросто отправлять сына. Хоть и почти не обращал на него внимания. Все же – своя кровиночка.

– Да вспомни, не таким ли я был?

Но государь уже принял решение.

– Ты был дома. А это пока чужая страна. Как мы их ни корми, все в лес смотрят. Тут лишний раздражитель не нужен. С тобой они еще худо-бедно стерпелись. Хотя… число недовольных…

– Да кто они такие?! – вспылил Константин – Чтобы быть недовольными. Смеют еще…

Николай смотрел на брата очень сурово. Вопреки очевидному уму – как вывернутый наизнанку ум Александровский, – тот ни капли не повзрослел. Капризный, требовательный к своим хотениям ребенок. Сам Никс это качество сломал. Костенька сделал основой личности. Что же удивительного, что он дерет поляков, как барин девку на гумне? В непотребном смысле слова.

«Мальчишку надо забирать», – решил Николай. В таком умонастроении он вошел в полутемную гостиную, где им собирались показывать Лукасинского, как диковинного зверя.