Похоже, придется идти пешком. Дальнейшие мемуары

Эти детали специально забивают фабульный ряд. У него peculiar манера вводить в действие, не представляя ни характеров, ни даже имен героев, так что ориентироваться в фильме очень трудно. Возможно, таким образом он специально погружает в эту атмосферу труднопознаваемого, которым является работа этих людей. И тогда зернистое изображение дает ощущение тягостной тоски, такое семидесятническое, что на фильм наброшена завеса. Его отклонения от линейного развития, долгие куски новых линий, оставляющие предыдущие линии, вместе с их участниками, где-то позади, так что мозг силится удержать их в памяти, — это то ли современная манера складывать события одно за другим, то ли специально поставляет зрителя в положение глаза, которые бросается в стороны в поисках крота. Ну и нельзя не заметить эти вброшенные детали, надписи на стене: «Будущее — это женщина». Олдман заметил, что режиссер снимал все длиннофокусными линзами, как peeping Tom, подсматривая за личной жизнью героев — что, конечно, идеальное решение для шпионского фильма. Финальная оркестрация под песню возвращает фильм в область, где существуют шедевры, из которой он вышел, и совместить то, что было посередине, становится задачей на пересмотр.

В этот момент фильм из cryptic переходит в разряд cryptogrammatic, и складывается его тема: язык. То, что мы видим перед глазами, не является правдой, и после всех поворотов нет уверенности, что ни один флэшбэк не был ложным, или вообще — флэшбэком. В конце отыгрываются и код ребенка (он обыгрывает имя мальчика — Билл задолго до того, как мы понимаем значение этого имени для него), и в конце он стреляет из винтовки в «крота». Но главный «крот» — режиссер в чужой культуре, дающий сплав традиций повествовательного и образно-смыслового, какой не так часто встречается в истории кино, как можно подумать и как хотелось бы. Это еще один русский фильм, какой мы могли бы снять. И правда, в нем слишком много нашего, можно представить, как человек, взявший лучшее от обеих школ, мог бы снять эту картину, полностью русскую, но о чужой культуре, на чужом языке.

Карла — это Маркс женского рода, социализм и Россия как женщина, «будущее за ней» это страшная мысль для англичан; это фильм о поражении мальчиков, кем и были английские мужчины во второй половине ХХ века.

В фильме упоминается клуб Savile, в который ходит персонаж Фёрта, и тут же в ключевой сцене раскрытия их романа с женой, фигурируют красные носки.

Это был уже второй раз после фильма «Американец», когда я заметил параллели между современным фильмом и творчеством Найджела Болчина, и в тот момент родилась идея, что тренд современной культуры можно определить как платонизм. Мельвиль — это платонизм под фотографией.

ЕДИНЫЙ ШИФР

Не успели мы порадоваться возрождению классицизма, вздохнув при взгляде на возраст этих режиссеров, как 2011 год принес нам два абсолютно современных шедевра («Ханна», «Жестянщик, портной, солдат, шпион»), великий, но несовершенный эпистемологический фильм («Древо жизни») и еще ряд картин, где достоинства в той или иной мере были неожиданны. После 2010 года движение к единой мировой культуре получило проявление в едином шифре, которым стали все фильмы, которые чего-то стоили. В этот момент я понял: фильмы не только стали лучше — они стали продвигать идеи, которых не видели в кино, и это были те самые идеи, которые родились в нас за последние несколько лет, о которых мы много думали: так что кино, словно осуществляло наше мироощущение, подтверждало его, говорило с нами, обращалось к нам прямо из момента, который был сейчас.

МИССИЯ-4

Новая «Миссия невыполнима» географически выстроена как погружение вглубь восточной культуры в поиске спасения остатков западной — воскресающей в финале (в Сан-Франциско, спасенном от ядерной катастрофы) в виде белой женщины, — только чтобы попрощаться насовсем. Жаль, что создатели фильма как будто не вполне отдавали себе отчет в том, что их материал воспринимается не на реалистическом, а на символическом уровне, и основали драматическое движение на фабульной интриге, как это обычно делается, а не на развитии образно-смыслового плана. Тогда и финал не показался бы размазыванием романтических соплей, а приобрел бы тот щемящий смысл (который в нем actually подразумевается, и можно сказать, почти «есть»), ни подзаголовок Ghost Protocol, также под носом у зрителя, не превратился бы в чисто абстрактное сочетание слов, а уход главного героя в туман — пошлостью. И это при том, что некоторые сцены, казалось бы, не оставляют сомнений в том, что воспринимать все это нужно именно как шифр для последовательного считывания. Темнокожая женщина ударом каратэ выбрасывает из окна небоскреба Бурдж-Халифа в Дубае наемную убийцу-француженку, которая продает ядерные секреты в обмен на бриллианты? You’ve gotta be kidding me, если это случайность.