Кадыр после этакого свиданьица не возгордился, не стал считать себя исключительно мужественным тарбаганом. Наоборот: любой выступ горы, камень, куст, даже заросли травы казались ему теперь страшными. Но надо идти и идти! Он отправился, стараясь держаться незагроможденных пространств, чтобы издали увидеть приближение опасности.
Часа два его дорогой оставалось русло с тихим ручейком посредине. Но потом русло резко изогнулось вправо, и он, чувствуя, что ему вправо не нужно, пошел прямо, для чего пришлось перебраться через ручей и взобраться на отлогий берег.
Вначале он попал в рощицу кривых деревьев, где ему из-за непривычной тесноты, из-за того, что исчезло небо, сделалось очень не по себе. Он изо всех сил устремился к видневшемуся впереди просвету и был рад-радешенек, когда выбрался на простор — волнистый, как окаменевшее в момент мертвой зыби море.
Только зря он радовался. Эта местность оказалась еще хуже приспособленной для тарбаганьих путешествий. Приходилось то карабкаться вверх, то спускаться, и одно было не лучше другого. Подниматься утомительно и страшно: каждый раз казалось, что кто-то подкарауливает впереди, спрятавшись за перевалом. А спускаться для тарбаганов и вообще мучительно: у них передние ноги короче задних: если споткнешься, обязательно покатишься кубарем. Кадыр хотя и не покатился ни разу, но уберечься от этого ему стоило больших усилий.
И все же нелепая местность сослужила ему хорошую службу.
Он как раз задержался передохнуть в низине, когда услышал шелест осыпающихся каменщиков, металлический звук, топот. Похоже, где-то неподалеку ехал всадник. Кадыр затаился.
— Кадыр! Кадырчик! — послышался жалобный мальчишеский голос.
Ну да, это был Ачжок. Ранним утром возле опустевшего ящика он не смог скрыть своих чувств. Отец сжалился. «Тарбаган не способен удрать далеко», — сказал он и разрешил взять вороного для поисков. Он сам оседлал коня, подсадил сына и проводил его долгим взглядом — немного насмешливым, но больше горделивым: как же, сын такой маленький, а в седле сидит прекрасно!
Вороному коню езда с легким пареньком на спине — не работа, а приятная прогулка. Лихо развевая хвост и гриву, он проскакал несколько километров и даже не вспотел. Но чем дольше ездили, тем грустнее делался наездник. Вон они какие большие, эти степи… Разве тут найдешь тарбагана?..
На тех неудобных буграх Ачжок опять чуть не плакал. Вот и закричал он от отчаяния:
— Кадыр! Кадырчик!
Да вот беда! Но успел еще тарбаган привыкнуть к своему имени, не понял, что зовут от чистого сердца, но догадался, что у Ачжока в каждом кармане лежит по морковке. Правда, про темный мешок он, кажется, все-таки вспомнил…
Кадыр затаился в низине; всадник проехал мимо…
С каким облегчением наш путник заметил, что степь наконец разгладилась! Сколько трав и цветов шелестело впереди! Он заторопился, будто вот-вот по волшебному мановению должна была вырасти перед ним самая красивая изо всех гор — та, что изрыта норами, уютными, прохладными норами, где никто тебе на страшен.
Он бежал весело, как мальчишка, которому дали денег на мороженое. Иногда останавливался скусить понравившуюся головку цветка, иногда вытягивался в столбик, чтобы убедиться, что горизонт чист и безопасен. Пожалуй, про Кадыра уже можно было сказать: вот опытный путешественник; все-то он делает правильно — нормально осторожен, нормально тороплив; такой не пропадет и не заблудится.
Увы, здешний беркут, одинокий и злобный старик, владелец необъятной территории, которую даже он не мог облететь за один день, в эту самую минуту, нахохлившись, сидел на краю своего громадного, в тонну весом, бог весть из чего составленного гнезда и пытался решить, в какую сторону ему сегодня податься за добычей. Разве что на ту равнинку слетать?..
Он имел в виду место, где сейчас брел Кадыр.
Вообще дальний степной участок не считался у беркута богатым охотничьим угодьем. Водились там, правда, суслики и куропатки, но взять их почему-то всегда было трудно. И все же… Куропатка, да еще белая!.. Ба, да ведь выводки только начинают вставать на крыло! И как это он мог забыть?! Аппетит птицы взыграл, и экспедиция состоялась.
Еще издали, держась над краем равнины, беркут высмотрел перепорхнувшую куропатку. Но это была взрослая, слишком хитрая птица. Стоило подождать: вот-вот объявит себя наивная молодежь.
Он кружил в высоте, медлительный и почти незаметный. Вдруг что-то рыжее мелькнуло среди травы. Заволновавшись, беркут стал кружить быстрее. Он ясно понял, что на равнине появился какой-то новый зверь, прекрасно-крупный, не то что суслик, в котором и весу то не больше двухсот граммов, а жиру почти никакого.
А если это лиса? Неприятный случай, можно сказать, браконьерство, разбой среди бела дни… Но не связываться же с ней! Положим, он с ней справится, но ведь у нее когти… А клыками она может резануть, как ножом. Пусть уж лучше съест пару сусликов…
Тут Кадыр встал столбиком.