Похождения авантюриста Гуго фон Хабенихта

Указующая стрела и обе линии (для краткости) обозначали в протоколе следующее: председатель суда жестом повелевал палачу туже стянуть веревки на дыбе. После того протоколист записывал вырванные под пыткой слова вплоть до крика: «смилуйтесь, пощадите!»

Князь устроился на возвышении — за особым столом и на стуле под черным балдахином, напоминающем трон. Председательствовал советник.

Первый вопрос обвиняемому:

— Как тебя зовут?

— В Подолии Ярослав Тергуско; в Збарасе Зденек Кохановский; в Одензее брат Гилариус; в Гамбурге юнкер Илия; в Мюнстере Вильгельм Штрамм; в Амстердаме менеер Тобиас ван дер Буллен; в Сингапуре магараджа Конг; в море капитан Руж; в Хоогстратене рыцарь Мальхус; в Лилле шевалье де Монт-Олимп; в Пфальце доктор Сарепта и здесь Гуго фон Хабенихт.

— А других имен нет? — удивленно воскликнул председатель.

Все засмеялись при столь комичном вопросе. Сначала обвиняемый на дыбе, затем князь, потом члены трибунала, все смеялись, даже череп на столе, только советник застыл в сугубой серьезности.

— Других не вспоминается, — фыркнул обвиняемый.

Второй вопрос:

— Какую религию ты исповедуешь?

Ответ:

— Родился еретиком аугсбургской общины, в Кракове примкнул к социнианам, на Украине вошел в лоно православной церкви. Позднее стал католиком, розенкрейцером, квакером. В Индии поклонялся Шиве и Брахме. В конце концов присоединился к богоотступникам и дьяволо-поклонникам манихейцам. Иными словами, стал каинитом.

— Прекрасная коллекция, — заметил председатель.

Протоколист все подробно записал.

Вопрос третий:

— Сословие?

— Знаменосец, пленный, раб, харампаша, крестьянин, княжеский обер-гофмейстер, нищенствующий монах, церковный служка, вербовщик, благородный рыцарь, продавец раковин, спекулянт, олдермен, судовой капитан, вице-король, пират, учитель, живодер, колдун, рыцарь козла, палач, копейщик, вундердоктор, пророк и констаблер…

— Стоп, стоп! — крикнул председатель. — Писец не поспевает.

И снова присутствующие рассмеялись, услышав перечень столь нелепых и странных занятий и призваний, даже обвиняемый усмехнулся, даже череп осклабился. Сегодня выдался на редкость забавный денек.

Четвертый вопрос после соответствующих

звучал так:

— В каких греховных деяниях признаешь себя виновным?

Ответ пристрастно вопрошаемого:

— Состоял в разбойничьей банде.

Точности ради председатель диктовал протоколисту латинскую номенклатуру преступлений.

— Primo latricinium.

— Склонил супругу моего благодетеля к греховной любви.

— Secundo adulterium.

— Разграбил церковь, доверенную моей охране.

— Tertio furtum. Sacrilegium!

— Под фальшивым именем выдавал себя за дворянина.

— Quarto larvatus.

— Изготовил себе фальшивое свидетельство.

— Quinto falsorium!

— Убил на дуэли лучшего друга.

— Sexto homicidium ex duello!

— Обманул своего торгового компаньона.

— Septimo stellionatus.

— Выдал важную государственную тайну.

— Octavo felonia!

— Вел торговлю, пользуясь имуществом другого лица.

— Nono barattaria!

— Перешел к идолопоклонникам.

— Decimo idolatria!

— При живой первой жене завел вторую.

— Undecimo bigamia.

— Завел третью, четвертую, пятую и шестую.

— Duodecimo trigamia, polygamia!

— Совершил цареубийство.

— Decimo tertio regicidium!

— Занимался пиратством.

— Decimo quarto pirateria.

— Убил свою первую жену.

— Decimo quinto uxoricidium!

— Не чуждался колдовства.

— Decimo sexton sorcelleria!

— Заключил пакт с дьяволом.

— Decimo septimo pactum diabolicum implicitum.

— Был фальшивомонетчиком.

— Decimo octavo adulterator monetarum.

— Возвещал новую религию.

— Decimo nono haeresis! Schisma!

— Врачевал ядовитыми снадобьями.

— Vigesimo veneficus!

— Предал врагу вверенную мне крепость.

— Vigesimo primo crimen traditorum.

— Ел человечье мясо.

— Vigesimo secundo antropophagia! Cannibalismus! — громко возгласил советник и положил тяжелую руку на пачку листов. Пот струился с его массивного лба.

— Это все, наконец? — устало вздохнул советник, и пристрастно допрашиваемый ответил резким хохотом. На сей раз смеялся только он один. Подручный палача неверно истолковал жест советника и круто затянул веревку, которая опутывала руки и ноги обвиняемого, так что смех перешел в тягостный вопль, словно его щекотали и душили одновременно. А ведь советник всего лишь хотел дать понять, что на сегодня допрос окончен и обвиняемого можно вернуть в камеру.

Дело выходило весьма примечательное. Этакое нагромождение преступлений! Субъекта сего надлежало проштудировать досконально.

Самому князю стала любопытна связь вышеназванных титулов и преступлений, и он приказал не начинать следующего допроса без его сиятельного присутствия.

Обвиняемый имел недурные основания для смеха: ведь пока судьи подробно разберут его двадцать два преступления, французы вполне успеют взять Кобленц, выпустить его из темницы и спасти от мучительной смерти.

Как следует поступить с таким человеком?

Казнить, вне всякого сомнения, но каким способом? Трудный вопрос.