Похождения авантюриста Гуго фон Хабенихта

Меж тем наткнулся я на кучу буковых орешков. Так и подмывало меня оставить их нетронутыми. Разве нуждаюсь я в пище, коли меня взял под свое надежное покровительство неизвестный гость? Тем не менее мешок свой я наполнил. Не пристало нищему пренебрегать милостыней. Под вечер побрел я к своему обиталищу.

Поскольку я припозднился, то первым делом прозвонил к вечерне. Взял четки, мною собственноручно изготовленные из чернильных орешков, и сотворил молитву. Лишь затем направился я к дуплу.

На шорох моих шагов загудел изнутри глубокий бас.

— Это он! — воскликнул я с ликованием. — Ожидает меня и приветствует. Судя по голосу, человек необычный!

На коленях пополз я к месту, которое небесный посланец избрал для чуда своего, и смиренно сунул голову.

Да так же быстро и отдернул ее. Вскочил с колен, пожелав своему гостю все громы и молнии на его бездушную голову. Ибо дупло мое целиком заполнил своей персоной огромный бурый медведь. Он лежал, положив голову на лапы, и рычал, недовольный моим появлением. Вот он — неизвестный посланник! Вчера сожрал весь мой провиант, а сегодня и вовсе поселился на зимней квартире!

— Будь ты сто раз проклята, вонючая грязная скотина! — в сердцах выругался я, позабыв о смирении анахорета.

(— Volum violatum! — продиктовал советник. — Нарушение обета. Blasphemia. Capite plectetur.[27]

— При таких обстоятельствах я бы и сам не удержался от проклятий, — возразил ему князь. — Qui bene distinguit, bene docet.[28] Перечитайте параграф о проклятьях. «Кто оскорбит ближнего своего…» и так далее. Но ведь нигде не написано, «кто медведя своего оскорбит — наказанию подлежит». Кроме того, o votum roptum[29] речь идти не может, так как нарушение обета случилось не по вине обвиняемого, а по вине медведя.

— Стало быть, медведь и есть преступник, — ехидно заметил советник. — «Ursus comburatur». Сжечь должно медведя. Перейдем к следующему пункту — ограблению церкви. Интересно, как преступник отмоется от греха в данном казусе. А я уверен, ему это удастся, готов заранее написать это на бумаге и скрепить печатью.)

— Что было делать, — продолжил Гуго нить повествования. — Пошел снег, и я вынужден был уйти из леса. Отшельника из меня не получилось, зато нищий будет, что надо. К такому образу жизни у меня имелось все необходимое. Отправляясь в путь, я с полным правом мог процитировать: «Все мое ношу с собой». В Польше с голоду не умирают, коли язык повернется сказать: «Дай кусок хлеба» и «Вознагради тебя господь».

Железный ошейник мне в пользу обернулся, дав преимущество перед другими попрошайками. Если кто интересовался происхождением моего ошейника, я объяснял так: я возвращался из Святой земли, из Иерусалима, сарацины взяли меня в плен и навесили железный обруч; освободился я чудом господним и теперь стану носить это железо в покаяние до самой смерти. Верили мне добрые люди. Немало грошей поймал я на эту железную приманку и благополучно пронищенствовал через всю Польшу. Так пересек я границу Бранденбурга, задумав вернуться на родину, в отчий дом, и продолжить ремесло отца — был он честным кожевником. Но в первом же городе обступила меня толпа. И не для того, чтобы накормить, но подвергнуть меня допросу: кто я да что я, и почему дерзаю милостыню просить. Я ответил — честь, мол, вам оказал, нищим в город явившись; извольте принять паломника из Святой земли с веригой железной на шее. Но водится за немцами крупный недостаток: вечно они себя умнее других считают. В толпу на рыночной площади протиснулся городской фогт и давай выпытывать:

— Имя? Как зовут?

— Не зовут меня вовсе, никто принимать не хочет.

— Что делаешь?

— Голодаю.

— Откуда пожаловал?

— Из Иерусалима.

— Не лги, я туда дорогу знаю. Назови, через какие страны шел!

— Маркоманией и Скифией, Бессарабией, Аравийской пустыней, Бактрией и Месопотамией, а сюда прямо из Кольрабии.

— Неправда и ложь! Я знаю, где лежит Палестина, меня тебе не обмануть. В Палестину можно попасть только через Зингарию и Пафлагонию, Каппадокию и Ближнюю Индию. У нас в Бранденбурге карта имеется.

— Через те края я ночью проходил, вот и не смог прочесть названий.

— Откуда у тебя железо на шее?

— От его черного величества султана Сагахриста, у которого я находился в плену ровно пятьдесят два года и три дня.

— Но ведь тебе не больше тридцати!

— Да, но в Абиссинии солнце слишком печет. От жары время сжимается, и шесть лет превращаются в один год.

— Быть того не может, враль ты бессовестный! Напротив, от теплоты все расширяется, потому летние дни длиннее зимних. Нам в Бранденбурге это хорошо ведомо. — И возмущенный фогт схватил меня за ошейник, намереваясь отправить в каталажку.

— Ложь? — в свою очередь возмутился я. — Оседлай-ка горячую печку в своих штанах из козьей шкуры и увидишь, как они сожмутся.