Похоронный агент

Здесь стоял длинный деревянный стол, изготовленный местными умельцами из обгорелых досок, крышка стола была искусно оббита кусками жести, найденными на свалке. В этих настеленных на столе жестяных листах было выколочено несколько углублений в форме чашек, куда гости клали разную приносимую еду. А в центре стола, где располагалось большое сквозное рукотворное отверстие, стояло эмалированное основательно помятое ведро, в которое сливали весь добытый прихожанами алкоголь, делая из него невообразимый коктейль. Над столом был сооружён косой навес из рваного синего брезента, найденного здесь же, и растянут при помощи жердей и палок для защиты людей от дождя и снега во время трапезы. Собравшиеся обменивались новостями о событиях, произошедших за день, поедали, хватая руками, или хлебали всевозможную пищу, приносимую с собой в пакетах и банках, сваленную в чашечные углубления стола – кто что нашёл на свалке. Запивали еду коктейлем, приготовленным из найденных жидкостей, в которых присутствовал хоть какой-то спирт. Коктейль зачерпывал из ведра, стоящего в дырке стола, специально сделанным ковшом на длинной деревянной ручке руководитель собрания, балагур и массовик-затейник. Он разносил ароматный напиток среди собравшихся, чтобы каждый смог отведать из ковша и вдоволь насладиться питием. Так продолжалось до тех пор, пока горячительная жидкость в ведре не заканчивалась. В процессе трапезы все веселились как дети, пели похабные песни под хлопки в ладоши и неуклюже плясали, притопывая, стараясь попасть в такт песням. Утомившись от ритуальных плясок, грязно и изощрённо матерились, по ходу дела вяло избивая друг друга в поисках консенсуса, и всласть нащупав «точки соприкосновения», противоборствующие стороны мирились, крепко троекратно целовались, размазывая по лицам слёзы и сопли. Заканчивали ночное собрание всегда хоровым исполнением одной и той же переработанной местным стихоплётом песни, ставшей для них гимном:

«Ты, отчизна моя, золотые края,

Ты, отчизна, родная, заветная!

За твою широту, за твою красоту,

Я люблю тебя, Родина светлая!»

Саня родился здесь, на городской свалке, от кратковременного любовного союза полубезумной нищенки и пьяного бомжа, случайно забредшего на эту помойку в поисках ночлега. Он зашёл на огонёк к ней в шалаш, сооружённый из палок, картонных коробок и старого голубого китайского брезента. Бомж по-братски поделил с хозяйкой шалаша бутылку «пушистика» (жидкость для мойки окон), а она любезно разделила с ним ложе, состоящее из трёх сгнивших матрацев и солдатского одеяла, добытого по случаю. В результате их кратковременной совместной трапезы сосисками, найденными в куче мусора, сваленной самосвалом вчера на помойку (значит, ещё свеженькие), с прихлёбыванием алкогольной жидкости, предназначенной для мойки оконных стекол с романтическим названием «пушистик» за обилие пены во время ее пития, вспыхнули серьёзные любовные отношения, продлившиеся почти до утра. После рассвета незнакомец навсегда покинул гостеприимный ночлег, не попрощавшись, и ушёл сквозь сизый дым костров в далёкий бетонный, обдуваемый всеми ветрами город. А через девять месяцев, как и положено, хозяйка шалаша, обезумевшая от счастья, родила крупного мальчугана с большими голубыми глазами. Но дауна. Младенца назвали Сашок в честь старичка, задавленного бульдозером за неделю до родов, во время разгребания мусорных завалов на помойке, чтобы не прерывался славный род городских изгоев.

До пяти лет Санёк только ел и спал в картонных коробках, уютно свернувшись калачиком среди тряпочного хламья вместе со щенками бездомных собак. Еду ему приносила мама со свалки – всё, что найдёт, да иногда подбрасывали в коробку соседские тётки что-нибудь из остатков их еды, когда малец сильно орал. Так что Санёк, в общем-то, не голодал и рос не по дням, а по часам. К десяти годам он научился ходить, держась за руку мамы, и уже сам выискивал аппетитные куски еды на свалке, ловко разгребая мусор, привезённый самосвалом из города, двумя руками и помогая ногами. Санёк, правда, совсем не говорил, а только гы-гы-кал и улыбался, демонстрируя всем белоснежные ровные зубы, как у киногероя.

К четырнадцати годам Саня настолько подрос, что был с виду похож на взрослого парня, и даже получил кличку от окружающих его людей «рослый Саня». И как взрослый, он стал рано проявлять некую половую агрессивность ко всем особям женского пола, атаковал их и беспардонно совокуплялся с зазевавшимися дамами, сгорбившимися над отходами в поисках пропитания, на виду у всех, как делают это собаки. Но на Санины знаки внимания жертвы не обращали особого внимания и благосклонно принимали его сексуальные нападки, находя, в свою очередь, какое-то наслаждение от этого быстрого бытового контакта. Несколько раз он уходил с городской свалки в исследовательских целях и поисках новых приключений, но всякий раз возвращался вновь с наступлением тепла.