Поход в Страну Каоба

Вокруг озера раскинулись луга, куда пригоняли на отдых быков, проработавших три месяца на монтериях. Лесорубы-индейцы, добывавшие красное дерево, работали изо дня в день, из года в год, пока не умирали. Им не полагалось передышки. А быки погибали, если им не устраивали частого отдыха и не отправляли на выпас. Индейцы были куда выносливей быков — они погибали не так быстро. Часть работы на монтерии делали быки, другую часть — индейцы. У рабочих-индейцев была душа, которую, как известно, некогда уже спасли; у рабочих-быков не было души, о которой мог бы позаботиться спаситель.

2

На берегу озера стояла хижина под пальмовой крышей. Вернее, не хижина, а один только навес на столбах. Там жил пастух, стороживший пригнанных на отдых быков.

Когда караван прибыл к озеру, пастуха на месте не оказалось: он отправился проведать стада, пасшиеся на дальних лугах по ту сторону озера, на расстоянии дня пути.

Лагерь разбили на большой поляне. Чтобы увидеть небо, надо было только поднять голову. После многих дней, проведенных в мучительном однообразии зеленого сумрака, привал у озера сулил такое же облегчение, как пробуждение от тяжелого кошмара.

Однако не прошло и трех часов, как началось мучение, такое мучение, что глаза уже не глядели на красоту природы. На этих лугах постоянно паслись стада быков, и поэтому земля здесь кишела мириадами клещей — гаррапатас. Клещи набрасывались на людей, заползали в складки одежды, впивались в тело, и спустя час всякий понимал всю бесполезность борьбы с ними, прекращал сопротивление и позволял клещам — властелинам здешних мест — кусать себя, сколько и как им заблагорассудится. Клещи не боялись воды. Напротив, от купанья в озере они получали не меньшее удовольствие, чем их жертва, которая наивно надеялась таким образом от них избавиться. Да к тому же купаться здесь было почти невозможно, потому что берег был заболочен и густо порос тростником.

Воду для питья брали не из озера, а из двух ключей, которые пробивались у подножия скалистой горы.

Вечером, у костра, улучив минуту, когда они остались одни, Селсо сказал Андреу:

— Я предсказал, что Эль Камарон погибнет у этих скал. Но судьбе было угодно иначе. А с судьбой спорить не следует, лучше судьбы все равно не сделаешь.

— Ты слышал, — спросил Андреу, — что рассказывали ребята, хоронившие Эль Камарона, про то, как он околел?

— Если бы я стал слушать всякий вздор, я бы думать разучился, — ответил Селсо. — И какое мне дело до этого мерзавца? Важно другое: ни он, ни Эль Сорро теперь уже не поймают в свои сети ни одного индейца, не оторвут его от жены, не загубят его жизнь. Когда я думаю об этих двух мерзавцах, мне хочется плюнуть!

3

Весь следующий день путь каравана пролегал по густым джунглям. Но теперь джунгли изменили свой характер и выглядели уже совсем по-иному.

Дорога шла по зыбкой, заболоченной почве. Ни метра твердого или песчаного грунта, только топь.

Селсо, шагавший рядом с Андреу, сказал, обращаясь к нему:

— Ну вот, сыночек, здесь в воздухе стоит запах каоба, даже если поблизости нет ни единого ствола. Здесь начинается царство красного дерева. Нынче вечером ты впервые увидишь большую заброшенную монтерию, вернее — то, что от нее осталось. Да еще кое-что другое, что заставит тебя задуматься, если ты не окончательно разучился думать.

И в самом деле, растительность вдруг изменилась, изменилась так резко, что это заметили не только пеоны-индейцы, которые впервые попали в здешние края, но даже торговцы, обычно не проявляющие никакого интереса к окружающей природе. Любое дерево для них просто дерево, а любой куст — просто куст. Им совершенно безразлично, каштан ли это или черное дерево, апельсиновое или дуб. Деревья никогда ни у кого ничего не покупали, поэтому торговцев не интересовало, как они выглядят и к какой породе принадлежат.

При каждом шаге копыта лошадей и мулов глубоко увязали в мягком грунте. Животные с опаской ставили ногу, пытаясь нащупать твердую почву.

В этих краях дожди лили круглый год. Если спросить какого-нибудь старожила с монтерии, когда здесь начинается период дождей, он с невозмутимым видом ответит: «Период дождей, сеньор, у нас начинается примерно пятнадцатого июня». Тогда ему неизбежно зададут следующий вопрос: «А когда в ваших краях кончается период дождей?» И старожил с тем же невозмутимым видом ответит: «Четырнадцатого июня, сеньор».

Так оно и было в действительности. Даже когда не шел дождь, в джунглях с утра выпадала такая обильная роса, что от стекавших с кустов и деревьев капель путник промокал до нитки. К часу дня он успевал немного подсохнуть, а в два обыкновенно начинался ежедневный тропический ливень, и лил он, как правило, от четырех до восьми часов кряду. Поэтому неудивительно, что после шести недель осеннего дождя дорога напоминала свежевспаханное картофельное поле.

Куда ни глянь — всюду одни пальмы, веерные и перистолистые. У этих пальм как бы нет настоящего ствола, листья их начинают расти от самого корня. И поэтому джунгли здесь настолько густые, что можно с полным основанием сказать: «За пальмами джунглей не видно».