Похищение Прозерпины(Рассказы гроссмейстера)

— Да я не волнуюсь, Петр Иванович, — сказал Сергей. — А все-таки хорошо бы подойти к нему в темном переулочке, обнять легонечко, вежливо, «по всем правилам дипломатии» и сказать: «Эх, друг, тяжелая твоя работа!» Пришлось бы тогда итальянцу полежать недельки две где-нибудь в госпитале.

— Не смей! — закричал испуганно Михалев, всерьез приняв намерение своего друга. — Разве можно!

— Ну, раз ты просишь, не буду! — согласился Сергей. — Только для тебя.

— Завтра воскресенье, единственный день отдыха, а из-за него никуда не пойдешь, — чуть не со слезами жаловался Барский.

— А как у вас в Канаде делалось в таких случаях? — спросил Сергей.

— Иди ты со своей Канадой! — вспылил Женя. — Что-нибудь нужно придумать, Петр Иванович.

— Что ж придумаешь, Женечка? Потерпи, осталось всего две недели.

— Тоже мне красоты Италии! — совсем расстроился Женя. — Ничего не захочешь.

Все замолчали. Перед ними расстилался широкий простор лагуны и море, отрезанное от берега островами Лидо, Мурано и Бурано. Между островами и берегом сновали бесчисленные пароходы, моторные лодки, гондолы с туристами. На берегу слышался многоязычный говор людей, собравшихся со всего света полюбоваться чудом на Адриатическом море.

Внезапно молчание прервал Михалев.

— Есть у меня одна идея, — тихо зашептал он, поглядывая на шпика.

Несколько минут тихий шепот Михалева прерывался возгласами одобрения и радости. Стратегический план математика был утвержден единогласно.

В воскресенье утром дежурный швейцар отеля шепнул друзьям:

— Сидит ваш, пишет.

И эти простые слова участия еще более укрепили их желание обмануть надоевшего шпика.

Как в большинстве домов Венеции, в гостинице, где жили приятели, было два выхода; один вел на сушу, на островок, откуда по мостикам можно было пройти в любой конец города; другой открывал великолепный вид на главную улицу города — Большой канал. Здесь, сразу за порогом, мерно покачивалась на волнах плавучая пристань с привязанными к ней гондолами. Длинные черные лодки с блестящими зубчатыми гребешками походили на драконов и будили далекие воспоминания о волшебных сказках. Хозяева лодок — гондольеры, поджидая пассажиров, лениво переговаривались на своем певучем языке, кто сидя на пристани, кто развалившись на мягких сиденьях гондолы.

План Михалева был прост: запутать шпика обманными движениями внутри отеля, затем незаметно сесть в гондолу и — да здравствует свобода! Может быть, строгому критику эта игра взрослых людей в «казаки-разбойники» и покажется легкомысленной, но постоянное присутствие назойливого преследователя довело друзей до крайности, и они были готовы на все, лишь бы от него избавиться.

Все произошло так, как они задумали, и вскоре гондола уносила четверку русских все дальше и дальше от гостиницы, где ничего не подозревающий «друг» писал очередной донос.

— Как мы его здорово провели! — по-детски радовался Женя.

Приятно плыть под тихий плеск волн по каналам-улицам этого необычного города. Все восхищает взор: прозрачная чистота безоблачного голубого неба, светло-зеленая поверхность волнистого моря, многообразие медленно плывущих мимо картин. Дома в воде; мраморные фундаменты покрылись густым слоем водорослей; мокрые мшистые ступеньки парадных лестниц таинственно исчезают в глубинах моря. Всюду гранит и мрамор; нигде ни деревца, ни травки — только гранит и мрамор, изъеденные и размытые водой и бурями. Гранит и мрамор…

Удобные, мягкие кресла гондолы, легкая качка, журчание волн и приятная теплота ясного осеннего дня навевали покой и дремоту. Глаза слепили отблески солнца в бесконечных кривых зеркалах волн; запах сырых древних стен и соленого моря пьянил и усыплял. Кругом мертвая музейная тишина, лишь гондольеры на перекрестках предупреждают друг друга возгласами (что-то вроде «Эге!» или «Ого!») да при встрече тихо обмениваются быстрыми короткими фразами.

Вот лодка нырнула под горбатый мостик, ее свинцовый гребень чуть не зацепил за каменную арку; теперь гондола уже на другой улице с трудом пробирается сквозь сутолоку нарядных лодок и грузовых барж. Вдруг легкий корабль, воспетый поэтами всего мира, вырвался на простор, и взору друзей открылись понурые дворцы — их белая краска облезла за долгие годы и покрылась бурыми старческими пятнами. Порою русским казалось, будто это стоят седовласые мудрецы, все знающие и много-много видавшие за свою долгую жизнь. Ничто не смущает их покоя; задумались они, пряча умную улыбку в седые бороды и вспоминая былые проделки плута Казановы, творческие порывы Тициана и Веронезе, торжественные процессии в когда-то величественной Венецианской республике…