Похищение Европы

В конце концов интервьюируемые лица (снимая меня «в кругу семьи», Макенсен всячески приветствовал участие Насти) были размещены в гостиной на двух стоявших перед окнами креслах. Заметив на подлокотнике неброский след спермы, я пожалел, что съемка не велась вчера вечером. Кресло для ведущего было принесено из спальни и поставлено у камина, который разожгли по просьбе режиссера. Анри и несколько членов съемочной группы разместились на стульях у самого входа. Там же попытался разместиться и Кранц, но Анри вежливо вывел его, взяв под локоть. Думаю, что в менее напряженное время Анри с удовольствием пообщался бы с ним. Он даже как-то сказал о Кранце, что тот интересен как классический потребитель производимой Анри продукции. Сейчас же, когда речь шла о вещах очень важных, Анри стремился избегать любых помех и случайностей. Проводив Кранца, он показал жестом Макенсену, что все готово. В следующее мгновенье включили софиты, и гостиная озарилась ярчайшим, прежде невиданным светом. После этого интервью освещение нашей гостиной стало мне казаться чрезвычайно тусклым.

Поздоровавшись с камерой, Макенсен обратился к ней с кратким вступительным словом. Несколькими фразами он охарактеризовал молодежное движение, причем говорил о нем как о чем-то давно известном и привычном. В том же тоне он сказал о лидере движения, упомянув, на всякий случай, и о его футбольных достижениях. Под фразу о том, что сегодня Макенсен в гостях у господина Шмидта и его русской подруги Анаст ассии (так произносится ваше имя?), на ближайшей к нам камере зажегся красный огонек. Шмидт и его русская подруга немедленно показались в мониторе, установленном справа от нас на журнальном столике. Макенсен оторвался от камеры и с улыбкой обратился ко мне.

— Вы действительно считаете, что Европу нужно освобождать?

— Безусловно, — ответил я, улыбнувшись ему в ответ. — По-моему, она того стоит.

— Что для этого нужно сделать? Объявить забастовку, поднять восстание, начать войну?

— Как раз наоборот. Первым шагом к свободной Европе могло бы быть прекращение войны. Той циничной войны, которая сейчас ведется на Балканах.

— Почему вы считаете ее циничной?

— Она была придумана, чтобы оправдать существование НАТО в постсоветском мире. Маленькая победоносная война к 50-летию оборонительной организации. Войну ведь неслучайно начали в марте. Когда же не смогли покончить с сербами за три дня, как, очевидно, думали, юбилей пришлось перенести на апрель. Забавно, что и в апреле обстановка не изменилась, но переносить юбилей во второй раз уже не стали. На это у них хватило ума.

Макенсен закинул ногу на ногу и полюбовался носком ботинка.

— Я согласен, что дешевая символика может раздражать. Эта глупость с перенесением юбилея меня тоже разочаровала. Но забудьте обо всех политических играх и посмотрите на Косовскую войну с нравственной точки зрения. Разве ситуация в Югославии не требовала вмешательства? Если ночью на улице вы увидите, как кто-то напал на женщину, — разве у вас не мелькнет мысль вступиться?

— Мелькнет. Но только в косовской ситуации я не вижу этой женщины. Да и вообще, я против аналогий, потому что они все упрощают. Выражаясь образно, пятьсот тысячных — это не всегда одна вторая.

Я бросил краткий взгляд на Анри: это было его выражение. Едва заметным движением он поаплодировал своему ученику. На лице Макенсена вежливая мина профессионала сменилась выражением любопытства. В это мгновение я почувствовал что-то подобное тому, что два дня назад испытал на футбольном поле. Впервые в жизни я говорил так свободно и легко, моя скованность совершенно исчезла. Мозги и язык слились в одно, и в сознании моем смутно проплыл образ слившегося с конем всадника. Макенсен хотел уже задать новый вопрос, но я опередил его.

— Нет, знаете, я все-таки позволю себе одну аналогию — но только потому, что, на мой взгляд, она отражает дело лучше вашей.

Я улыбнулся Макенсену самым обворожительным образом, и он ответил мне галантным полупоклоном.

— Представьте себе войну каких-нибудь средневековых королей. «Бессмысленную и беспощадную», — перефразировал я было Пушкина, но этого никто не заметил. — Так вот, один из них вдруг становится демократом и пацифистом…

— Вроде нас с вами, — добродушно вставил Макенсен.

— Вроде нас с вами. С той лишь разницей, что за его спиной стоит целый народ, который будет тут же уничтожен незнакомым с подобными идеями врагом.

— Очень этих людей жаль, — Макенсен смотрел на меня своими умными глазами. — Но почему ваша аналогия лучше моей?