Похищение Европы

Алексей мгновенно принес и настроил спутниковый телефон.

* * *

Мильштейн снял трубку сразу, он, конечно, ждал этого звонка.

– Приплыли? – не выдержал паузы Мойша.

– Нет! – резко ответил Агуреев. И, прикрыв микрофон от Алехиных ушей – их обладатель деликатно отсел подальше, насколько позволяли размеры катера, – добавил: – Никто не приплывал. С Леркой – ошибка.

* * *

Минутное молчание на том конце «провода» сменилось спокойными словами:

– Сам ты – ошибка. Забили двух твоих друзей. Жди, пока грохнут меня и тебя.

– Мойша, этого быть не может! – вполголоса торопливо зашептал Агуреев. – Ну подумай же сам! Ты же ее знаешь!

– Значит, приплыли, – тихо прозвучал спокойный голос Мильштейна.

– Я запрещаю тебе ее трогать, понял?! – заорал, забыв обо всем, Агуреев. – Запрещаю!

– Хорошо, – бесцветно согласился Мойша. – Если тебя убьют после меня, организуй мои похороны. – И положил трубку.

* * *

Весь обратный путь Агуреев просидел в каюте, обхватив голову руками.

К бутылке больше не притрагивался. Никакой алкоголь не был способен вытащить из его мозга одну и ту же, бесконечно прокручиваемую и совершенно невыносимую, мысль…

29. Шестнадцатый день плавания теплохода «Океанская звезда»

Сектор Газа, деревня Бейт-Лееб, Палестинская автономия

Пожилой бородатый палестинец вел свой потрепанный пикапчик-«пежо» медленно и осторожно: дорога была хоть и асфальтовая, но здорово разбитая. Налетев на очередную выбоину, местные жители обычно проклинали израильтян: на щербатом покрытии действительно были отчетливо видны следы танковых траков – время от времени войска навещали неспокойный район. Впрочем, Асаф – так звали мужчину – склонен был обвинять в дорожной неустроенности не израильскую военщину, а свое родное городское управление. Понятное дело, что все хорошие должности занимали выходцы из десятка семей. Расходы у них большие, денег надо много. Но разве нельзя хотя бы часть обильно присылаемых в автономию средств пускать на прямые нужды жителей?

Эх, если бы родные власти можно было обвинить только в этом грехе! Асаф горестно вздохнул: на сердце еще не улеглось – да теперь и никогда уже не уляжется – тоскливое ощущение того, что его младшего сына больше нет.

Формально его убил израильский танк: наехал, сдав задним ходом, прямо на подростка. Но Асаф считал, что ребенка убили Арафат и его бешеные псы. Именно они сделали метание камней в глазах несмышленых подростков героическим делом: дети потом с гордостью показывали друг другу забинтованные кисти рук – так старались. Именно они клепали плакаты с фотографиями взрывников-самоубийц, перед которыми детей учили любви к Родине и самопожертвованию. И именно они посылали собственных мальчиков в Америку и Европу, получать добротное образование подальше от войны. Пройдет юношеский запал, и новая элита вернется домой организовывать новое пушечное мясо и подливать бензин в костер, если он вдруг начнет затухать.

А зачем это делается – Асафу было предельно ясно: сам в свое время поварился на этой кухне. Все дело в том, что террористы никогда не становятся бывшими. Даже если они – лауреаты Нобелевской премии. А поскольку прибыльнее террора бизнеса не существует, то причина для него найдется всегда. Благо среди израильтян тоже имеется достаточно упертых, не мыслящих себя в иной категории, кроме как «свой – чужой».

* * *

Его мальчика привезли, накрытого одеялом. В их скромный дом понаехали чины из администрации, привезли французов с телекамерами. Асафу обещали денег и помощь в его крохотном авторемонтном бизнесе.

Асаф не мог принять кровавые деньги, но упираться было смертельно опасно, поэтому он сказался больным, что в общем-то было абсолютной правдой.

Похороны мальчика вылились в очередную школу ненависти. Юноши с пустыми глазами в черных полумасках палили в небо из «калашниковых», выли женщины и потрясали кулаками мальчишки. А Асаф вспоминал, как его долгожданный малыш сидел у него на коленях и еще никого не ненавидел…

* * *

Ему все-таки удалось отказаться от денег, подкрашенных кровью сына: передал их в детскую больницу, что не могло расцениваться как демарш. Он вообще не хотел денег, замешенных на ненависти. Поэтому, уже восемь лет работая на МОССАД, ни разу не взял у работодателей деньги.

После всех этих событий Моше, курирующий Механика – таков был псевдоним разведчика, – предложил ему отпуск: он знал, что мальчик Асафа погиб под израильским танком, хотя танкист его не видел и наезд произошел ненароком. Знал он и другое: мальчик карабкался на броню не с букетом гвоздик, а с бутылкой, наполненной бензином и замедлителем горения. И если б не свалился под гусеницы, то, может быть, хоронили бы других.