Похищение Европы

Машинист в далеком своем первом вагоне как будто только и ждал этих слов. Поезд резко набрал скорость и тут же стал тормозить на светлой, белого искусственного мрамора станции.

Я поднялся и захлопнул книжку прямо перед носом Эдит. Она криво ухмыльнулась и тоже поднялась. Мы одновременно вышли на пустую гулкую станцию без единого пассажира. Из далекого вагона в самом конце состава вышла какая-то парочка и быстро побежала по лестнице наверх.

– Послушайте, Энтони… Верните мне закладку.

– Записку вашей Пани?

– Да… её.

– Зачем она вам? Сами же говорите, такие прощания у вас еще в пяти книгах заложены.

– Не хочу, чтобы она гуляла где-то. Брат тырит все из дома. Он пьяница. Вот и Грина уволок…с закладкой. Верните мне ее. Книжку можете оставить себе.

– А как брата зовут?

– Это вам зачем?

– Интересно. Мама – Паня, дочь – Эдит, а брат, наверное, Геродот.

– Откуда вы знаете? Мы его вообще-то Герой зовем. Но он действительно Геродот.

– Я случайно угадал. Прикололся просто. Хорошее современное словечко, хотя, наверное, уже отстой… Тоже неплохое слово…

– Прикольный, значит?

– Есть немного. Старый прикольщик. Мне на пенсию скоро.

– А по виду не скажешь…

– А вашего папу как зовут? Только не говорите, что Аристотель.

– Скажу. Его действительно звали Аристотелем, а деда Софоклом. Аристотель Софоклиевич. Папы давно уже нет. Вы вернете записку?

– Верну, Эдит Аристотиелевна. Назначайте место и время.

– Завтра, в пять вечера. Место сами называйте. Хотите, здесь? На этой станции.

– Вы что, здесь живете?

– Нет, это я просто за вами ехала. Увидела свою книжку в руках и поехала. Я должна была на кольцевой сойти.

– Тогда давайте в тупичке на Новослободской.

– Идет. В пять, завтра. С запиской. И без цветов. Терпеть их не могу.

– Какие особенно не любите?

– Вообще-то все. Но особенно пионы, белые, с розовыми провалами, огромные такие… Мерзость просто!

Подошел встречный поезд, Эдит быстро нырнула в ближайший вагон. Я побрел наверх по светлой пустой лестнице. Навстречу мне спускались двое молодых полицейских, которых еще совсем недавно звали милиционерами. Один из них с подозрением оглядел меня. Второй недовольно дернул его за рукав – пойдем, мол, нечего цепляться, надоели все!

У меня редко проверяют документы. Но сейчас, наверное, рожа у меня была довольная, а значит, в нашем столичном городе подозрительная. Я тоже думал, что терпеть не могу огромные, чудесные, белые пионы с розовыми провалами и глуповато усмехался этой неожиданной мысли. И еще я подумал, что Паня все же жива. Интересно, а какое у нее имя полное? Завтра спрошу. Наверное, Параскева какая-нибудь. С этих станет!

Цветы, которые мы оба не любим

Я приоделся. Наконец снял с себя опостылевший несвежий пятнистый наряд – куртку и брюки с неисчислимым количеством глубоких карманов. В этом примитивном «прикиде» я езжу по городу со своими пакетиками и конвертиками. Сливаюсь с нищей толпой обитателей подземки.

Офис, в котором я работаю, расположен как раз между Новослободской и Менделеевской, в путаном старом дворе. Здесь таких контор много – шахеры-махеры, как их называет моя дочь. Зато все руководители там сказочно богаты. И пропорционально наглы.

У меня сегодня выходной. Раз в десять дней мне положены два дня безделья. Далеко не всегда они приходятся на субботу и воскресенье. Но на это мне наплевать.

На мне джинсы, новые. Дочь подарила. Дорогие, между прочим. Серый свитер. Ему лет двадцать с гаком, но он еще ничего. Почти неношеный. Светлая ветровка. На ногах бежевые ботинки с высокой шнуровкой. Это я сам себе купил под прошлое Рождество. Подарок сделал. Все очень радовались – и тот, кто купил, и тот, кому подарили. Правда, это одно и то же немолодое лицо, но радости было – на двоих. Даже напились оба… в одиночестве. Дома.

Я заменил белье и носки. Тут у меня регулярность утеряна. После развода вообще многое было утеряно. В дополнение к тому, что утеряно до развода.

У метро всегда был недурной цветочный ларек. Я часто заглядывался на него со стороны. Оттуда хорошо пахло. А я ценю тонкие запахи. Но теперь цветочного там нет, поэтому пионы, белые, с розовыми провалами, нежные, расчудесные, которые мы с Эдит просто ненавидим, пришлось купить на Селезневской.

Вот будет злиться! Пионы! Только не пионы! А что еще? Она всё не любит, но особенно пионы.

Я спустился в метро, опустив букет цветами книзу. Так в Риге носят цветы. Я видел это там много лет назад. Мне понравилось. Что-то в этом мужественное есть – вниз головой, чтобы потом вверх.