Похищение Европы

Но Грэм выжил и даже Оксфорд окончил, да еще в разведке служил, Интеллидженс Сервис. Умная Служба, называется. Вот как! Это мне близко.

Так что Паня? Она тоже предпочла тяжелую жизнь легкой смерти? И что для нее было легким, а что тяжелым?

Вот так я фантазировал и читал Грэм Грина в метро, а записку бережно хранил дома. Не каждый день ведь можно добыть такой автограф.

Напротив меня сидела женщина лет сорока или чуть больше, в растянутом зеленом свитере и в заношенных джинсах с белыми потертостями на коленях и бедрах. Я увидел ее сразу, как только зашел в вагон – хороша, хоть вид у нее потрепанный, правда, чуть меньше, чем у ее одежды. Крупная грудь, которую даже растянутый свитер скрыть не в состоянии, крутые, стройные бедра, росточка, видимо, средненького. Шатенка несколько в рыжину, серые, злые, глубокие глаза, прямой нос с чуть великоватыми крыльями ноздрей и подбородочек с глубокой мужской ямочкой. Губы изящной формы, контрастно очерчены, как нарисованы.

Я разглядывал ее, подняв высоко книгу и не без удовольствия наблюдая за ней поверх обреза. Мне всегда нравились такие милые неряхи – в них есть что-то от первозданного греха. От них остро пахнет вожделением, даже если они сейчас промыты. Неряшливость – их фирменный стиль. От неумелого или наплевательского макияжа до стоптанных штиблет. Вся их ценность – под одеждой. Сочная, притягивающая. У меня к ним почти животное чувство. Как у зверя на запах, понятный лишь одному ему.

Она свела почти невидимые, светлые бровки и теперь буравила меня серыми глазищами. Зло смотрела. Мне показалось, как будто с презрением. Еще бы! Я уже стар даже для нее.

До конечной остановки остался один длиннющий перегон, за который я успевал обычно прочитать страниц семь. Вагон опустел на предыдущей станции. Остались лишь мы вдвоем.

Она решительно поднялась и нахально села рядом со мной.

– Как вам книжка? Нравится? – она спросила это, глядя на меня в упор, прищурясь.

– Нравится, – ответил я, – Местами.

– Какими местами?

– Понятными.

– А что тут непонятного?

– Их привычки… Не люблю чужих привычек.

Она усмехнулась.

– Откуда у вас этот том?

– Купил.

– Где купил?

– На развале.

– У Большого?

– У Большого.

– Когда?

– С неделю назад.

– Серенький такой типчик продал? Да?

– Не запомнил. Невзрачный какой-то. Но цвет не запомнил – может быть, серенький, может быть, красненький, а может и голубенький. Сейчас все может быть, особенно, у Большого. А что?

– Это мой брат. Он книжками там торгует по праздникам. А в будни таскается с ними на Арбат. Он – серенький. И не голубенький. Немножко красненький. Это от нищеты духовной.

– Зачем вы меня об этом спросили?

– Это моя книга. Я ее узнала. Посмотрите, на десятой странице в уголке поставлен восклицательный знак. Я так свои книжки мечу.

– Вы – Паня? – я вдруг заволновался, быстро заглянув на десятую страничку и тут же обнаружив незамеченный мною раньше восклицательный знак.

– Нашли записку?

– Нашел. А вы меня что, выслеживали, Паня? Хорошо хоть живы, слава богу! А то я уж думал…

– Вы болтун!

– Почему болтун?

– Потому что в четырех коротких фразах задали сразу несколько вопросов. Это свойство болтуна.

– Ну, спасибо! Уважили.

– Ага.

– Ну так вы Паня?

– Ни в коей мере. Я – Панина дочь.

– А Паня? Она жива?

– А что с ней сделается? Такие закладки как в этой книжке у нас еще в пяти, не меньше.

– Так это у нее такая привычка? Прощаться и никого не винить?

– Она дура. Образованная старая дура. Неудавшаяся поэтесса. Ни одной книжки не издано.

– А вы кто?

– Я ее дочь, и поэтому согласно генетике тоже дура.

– А меня зовут Антон.

– Энтони? Как героя Грэма Грина?

– Почти. Но он Энтони, а я всего лишь Антон.

– Ответить на другие вопросы?

– Сначала имя.

– Эдит.

– Что?

– Эдит. А вы думали, я вам сказала – «иди ты»? – она зло рассмеялась и прищурилась.

– Так и подумал.

– Это меня Паня так назвала. Разве может умная мать в СССР живого ребенка Эдитой назвать?

– А певица?

– Ее не у нас назвали. У нас она только пела…и поет… Так отвечать на остальные вопросы?

– Валяйте.

– Я вас не выслеживала. Сидите, читаете книгу, мою, заметьте, книгу. Я вспомнила, там была Панина закладка. Вот и подсела. А вы что подумали?

– Что вы меня клеите.

– Вы себя в зеркало давно видели?

– Давно. Лет пятнадцать назад.

– Пятнадцать лет назад я и сама еще в зеркало гляделась. Ничего была…

– Вы и сейчас ничего.

– Вот сейчас, подозреваю, именно что «ничего». Отвечаю еще на один вопрос – Бога нет.

– То есть?

– Вы сказали: «хорошо хоть живы, слава богу!» А бога нет и никогда не было.

– Вы убеждены?

– А вы что сомневаетесь? Вы дурак?

– Мда… Однако… Слушайте, вы-то сами нормальные?

– Мы-то как раз очень даже. Вы где работаете?

– Я?

– Вы что, еще и тупой?

– Вообще-то да. Я – курьер.

– Надеюсь, не наркокурьер?

– Надейтесь.

– Так есть бог или нет? Если он есть, то почему вы, человек с недурным образованием…это у вас на лице написано в виде постоянной растерянности… работаете мальчиком на посылках? Вы в психушке лежали?

– Пока нет. Но как только приедем на конечную станцию, сразу обращусь к врачу. Вы на меня волшебно действуете.