Похищение Данаи

- Отчего же! Просто он полагал задачей нынешних художников совершенствование классики. Мол, и без того достаточно написано великих книг и картин - чего плодить новые? Ссылался на пример Мане, который улучшил "Расстрел" и "Мах на балконе" Гойи, написав по их мотивам свой собственный "Расстрел" и своих собственных "Мах". Также на Пушкина, Лермонтова, Тютчева, которые под видом переводов выдавали собственные стихи, превосходившие иностранные оригиналы. Плоть от плоти петербургской охранительной школы, ее крайнее выражение. Саша придерживался противоположной точки и считал, что Никита паразитирует на классике. Спорили до хрипоты. Я брал обычно сторону Саши. Экзерсисы Никиты и в самом деле сомнительны, хоть и остроумны - не отнимешь. Имитатор, компилятор, интерпретатор - кто угодно, но только не художник.

Его трагедия в том, что он выбрал не ту профессию. Если б вместо живописца стал музыкантом-исполнителем, его имитаторские способности пришлись бы в самый раз. Прославился бы как виртуоз.

И я чуть подробнее остановился на безумной теории Никиты, добавив немного от себя. Мне бы самому сменить профессию: адвокат из меня хоть куда! Особенно адвокат дьявола.

- Но я вижу, что из всех картин его больше всего интересовала "Даная", - сказал Борис Павлович.

- Какой вы, однако, сообразительный! - похвалил я и добавил: - Под моим влиянием.

- То есть у него был бзик, как у вас?

- Не совсем. У него не было бзика. Просто однажды я задрапировал Галю под Данаю и пригласил Сашу с Никитой на смотрины. Вот Никита и написал с Гали свою собственную "Данаю", а потом уложил в ту же позу Лену - получилась еще одна. Плюс копировал рембрандтовскую, улучшая, как он считал, оригинал. Отсюда столько вариаций на один и тот же сюжет.

- Лену писал с натуры?

- С натуры, - подтвердил я.

- Вы знаете, при вскрытии ее тела был обнаружен двухмесячный фетус. Приблизительно такой срок между ее убийством и написанием этой картины.

- Он ее писал в присутствии Саши, - Возразил я.

- С одного сеанса Саша ушел. А она была голой.

- Я вижу, вы в курсе больше, чем я. Зачем тогда спрашиваете?

- Сам не знаю. Любопытно, насколько вы в курсе.

- По-видимому, вы не очень разбираетесь в некоторых физиологических вопросах. Объясняю: голая женщина возбуждает пять минут, а потом возбуждение само собой проходит. Тем более у таких профессионалов, как Никита. Знаете, чем семейная жизнь убивает любовь? Тем, что лишает мужчину одного из главных удовольствий-- раздеть женщину. Вот если б Лена была одетой или полураздетой... Это действует куда сильнее и дольше на мужское либидо.

- А я как раз о женском либидо. Положим, у мужчины возбуждение через пять минут проходит, а как насчет голой женщины? - И ни с того ни с сего, без всякого перехода: - Вы - наш главный свидетель. Последний, кто видел его живым.

- Не считая убийцы. Это у вас такой метод - допрашивать свидетелей in flagrante delicto, на месте преступления, оказывая на них психологическое давление?

- Не только свидетелей, но и подозреваемых. - И не дав мне опомниться: - С тех пор как вы здесь побывали, ничего не изменилось?

- Если не считать хозяина мастерской...

- Юмор? - возвратил он мою же реплику.

- Какой есть.

- Меня интересуют картины.

- В каком смысле?

- Все ли на месте?

- Не считал.

- Я говорю о "Данаях".

- Мне неизвестно, сколько он их написал. Потому и тянул, что чуял очередной словесный капкан. Понимал, что от моего ответа зависит, развеять его подозрения или, наоборот, укрепить. В любом случае доказательств - никаких, поздно спохватились. Так что терять мне нечего, решил я, дожидаясь следующего вопроса.

- Я хотел бы знать, - терпеливо разъяснял Борис Павлович, хотя, несомненно, догадался, что я тяну резину, - все ли "Данаи" на месте из тех, что он вам показывал.

- Вроде бы все, - решил я немного подразнить его. - Хотя подождите...

Откуда ему знать, сколько их было? Но животом чувствовал, что знает.

Я прошелся по мастерской, скользя взглядом по "Данаям". На какой-то миг задержался у Данаи-Лены и впервые вдруг остро почувствовал, что ее нигде уже нет на белом свете - бедный Саша!

Обернулся к Борису Павловичу и спокойно сказал:

- Кажется, было пять. Одной не хватает.

- Какой? - быстро спросил он.

Сказать - не сказать? В конце концов решился - терять нечего. Я уже больше не сомневался, что ему и без меня известно, а спрашивает просто так, чтоб проверить.

- Самой, пожалуй, незначительной. Это была копия с "Данаи" после ее реставрации.

Борис Павлович ввинтил в меня свой взгляд - только зря стараешься, не на того напал! Ну что уставился? Ты - не змея, я-не кролик. У каждого человека есть квота страха. Свою я израсходовал до конца.

- Вы уверены, что это была копия?

- Он так сказал.

- А вы сами? У вас же особые отношения с "Данаей". Разве не вы с ходу обнаружили подмену в Эрмитаже? Или ваш глаз работает только в одном направлении? Копию от оригинала можете отличить, а оригинал от копии - нет?

- Оригинала я не видел. Точнее, того, что вышло из реставрационных мастерских. Я приехал к открытию.

- За два дня до открытия.