Похищение Афины

— Конечно права. Думаете, Ахилл согласился бы умереть из-за своей любви к Патроклу, если б не было предсказания о том, что это принесет ему бессмертную славу? Нет мужчины, не тоскующего по ней. И чем благороднее он, тем грандиознее его запросы.

— То есть мужчины влюблены в славу, — подытожила я.

— Нет! — Диотима почти вскричала. Кажется, теперь она уж никогда не поверит в мою репутацию умной женщины. — Только потому, что влюблены в мечту о бессмертии.

Ее глаза сверкали; хоть говорила она тихим, но и твердым голосом, интонации все время менялись, будто она стремилась изъясняться убедительно и быть понятой.

— Эротическая любовь и желание иметь детей — вот ставки на достижение бессмертия. Но и наши дети, и дети наших детей всего лишь смертные, и через несколько поколений память о нас угаснет. В то время как созданное Периклом на акропольском холме будет более верным залогом достижения этой цели, залогом бессмертия. Воздвигнутый храм простоит века, если не тысячелетия. И все это время он будет нести имена своих творцов.

— Понимаю.

Я и вправду поняла. Но для чего она стремится донести до меня свою философию? Может быть, на этом настаивал Сократ, стремясь получить возможность обсуждать затем поднятую тему со мной, как мы с ним делали по другим вопросам? Но может, цель, которую преследовала Диотима, была более скрытой?

— Вы говорите, мне следует считать, что для Перикла строительство в Афинах более важно, чем наше будущее дитя?

— Нет, Аспасия. Я говорю вам лишь следующее. Ваше дитя не переживет ни одного из его зданий. Вы понимаете, что женщина, производя на свет ребенка, может прикоснуться к вечности, но мужчина — мужчина-мыслитель, конечно, — должен возводить памятники в поисках славы.

— Понимаю.

И я опустила голову.

— И согласитесь с тем, что страсть вашего Перикла не обратится на публичную женщину, ибо она, его страсть, обращена к камням Акрополя. Поймите это и не сделайте ошибки. Не высокомерие им движет. Душа его откликается на зов вечности.

В ее словах звучала такая правда, что я не смогла произнести ни слова в ответ. Ни единого слова.

— А теперь, Аспасия, ступайте к своему возлюбленному. Он не ушел с теми женщинами. По крайней мере, не ушел в этот раз потому, что желания, обуревающие его сердце ныне, направлены на другие цели.

— Ваша беседа окончена? — спросил Сократ.

Все время он слушал нас с довольным выражением лица, вино словно вовсе не оказывало на него действия. Он повернулся к Диотиме и сказал:

— Добрая женщина, нет для меня дороже занятия, чем слушать ваши слова.

Она не ответила, но снова обратилась ко мне:

— Ступайте же к нему, скажите о том, что ждете ребенка. Ему будет приятно это известие. Это так. — Она словно приказывала, а не предлагала. — Можете нас не провожать, мы уйдем сами.

Сократ открыл было рот, но она продолжала:

— Оставайся тут. Пей вино до рассвета, чтоб и завтра на играх был весел и пьян.

— Я навестила дом, в котором живете вы, философ, — сказала Диотима мне. — Навестите же тот, в котором живу я. И не приходите с пустыми руками.

— Аспасия, заставьте своего Перикла пожалеть бедную женщину, которая вынуждена торговать своим телом!

Я и не воображала, что девки, льнувшие к Периклу, обрадуются моему приходу, но это оказалось именно так. На их лицах заиграло оживление, когда они увидели рядом меня. Фидий тоже присоединился к этой группе. Конечно, как клиент он для этих женщин не существовал, например, на сегодняшний пир он явился со своим любовником, Агоракритом, талантливым молодым скульптором, одним из своих учеников. Их отношения омрачало лишь подозрение Фидия, что его возлюбленный ценит не столько его ласки, сколько возможность подучиться ремеслу прежде, чем откроет собственную мастерскую. Как раз в эту минуту его молодой спутник флиртовал во дворе с пришедшими к Периклу афинянками, и Фидий, притворяясь увлеченным перешучиванием с девками, не сводил с него ревнивых глаз.

— По-моему, с вами достаточно щедро расплатились за услуги, что потребовались от вас нынче, — сказала я.

В этом у меня не было сомнений, ибо все расчеты с управляющим в доме я вела сама.

— И не вижу, на что вам жаловаться.

Я жаждала избавиться от них поскорей, чтобы поговорить с Периклом.

— Но рука Перикла и отняла то, что успела дать, — вмешалась в наш разговор другая.

— Как же это? Вам тут не отказывали ни в вине, ни в угощении. Чем в таком случае вы недовольны?

— Эти дамы жалуются на увеличение налогов, которые им приходится платить с заработанного, — пояснил Перикл.

— И правильно жалуемся, — заговорила та, что была постарше. — Сегодня, когда мы присутствовали на открытии статуи Афины в Парфеноне, я услышала, как какой-то человек говорил, что Перикл и Фидий наряжают Афины, как мужчина наряжает тщеславную девку. Тогда я обернулась и сказала ему, что так и должно быть, поскольку именно эти девки и платят налоги, на которые строят храмы на Акрополе.

Остальные труженицы на ниве любви при ее словах разразились хохотом. Даже Перикл изобразил подобие улыбки. Я же подумала, что уже, наверное, весь город повторяет ее слова.