Покаяние пророков

В голове возникло сразу несколько вариантов действий, от простого — найти переговорный пункт, позвонить в Холомницы и узнать, что там происходит, до боевого и невыполнимого — достать хоть какое-нибудь оружие и завтра внезапно напасть на машину, в которой повезут Вавилу, где-нибудь на подъездах к зловещему дому. Он понимал, что все эти варианты продиктованы свободой, тоскливым нежеланием возвращаться назад, и все-таки часа полтора бродил по окрестностям и разрабатывал каждый, ощущая все большую безвыходность. Был бы хоть один человек в Москве, к кому можно обратиться за помощью!

Разве что к Даниле или к Ровде. Ну или в милицию…

На обратном пути страж на воротах вроде бы даже приветственно рукой помахал. Машин во дворе уже не было, похоже, рабочий день дворянского собрания закончился, как в любой другой конторе. Космач прошел в свои апартаменты, с ненавистью и удовольствием протопал грязными ботинками по паркетным полам и завалился на царское ложе.

Прогулка подействовала благотворно, ретивые мысли несколько улеглись, и он попытался сосредоточиться на главном: надо в любом случае дождаться завтрашнего дня и какого-то результата. Если Палеологов вернется один — бежать немедленно и без оглядки; в противном случае не торопясь подготовиться, поиграть с ними в фаворита, устроить выезд княжны Углицкой в свет, в театр, например, и тогда уходить вместе с ней. Может быть, сначала отсидеться где-нибудь несколько дней, побриться, коротко подстричься — внешность изменится неузнаваемо, без бороды его никто не видел лет пятнадцать и фотографий нигде нет. Из Москвы можно выехать на междугородном автобусе, где не спрашивают паспортов, сначала в Ярославль, потом на перекладных на Вологду и дальше на север, к границе Архангельской области.

А там уже Соляная Тропа, на реке Илезе сидит боярин Вячеславов со своим родом и единоверцами, на Тарноге Шемякины, на Кокшеные Тархановы — всюду странников принимают…

Пока есть возможность и относительная свобода, надо подготовить запасной вариант на случай непредвиденных обстоятельств. Окна в апартаментах не имели решеток и выходили на три стороны, но самые подходящие были те, что смотрели в лес, — второй этаж, при необходимости можно прыгнуть в сугроб… Он попробовал открыть одно из них, но вдруг обнаружил, что ручки на стеклопакете поворачиваются, однако сам он не открывается. Мало того, рядом с резиновым уплотнением и на кромках стекла наклеены тонкие нитки фольги, спаянные между собой проводами, — сигнализация!

Проверяя все окна, Космач заметил, что во двор одна за другой съезжаются машины и выбегающий на крыльцо комендант встречает гостей, мужчин и женщин; кажется, тут начиналась оживленная вечерняя жизнь. А скоро в палаты явился слуга в ливрее и принес два смокинга.

— Прошу примерить, — заявил он по-военному, — переодеться и явиться в зал приемов.

— Пошел вон, каналья! — тоном рассерженного барина зарычал Космач.

Слуга не растерялся.

— Это распоряжение барона Галена! Вам следует быть на ужине!

Космач отворил дверь и выпихнул его в коридор: если уж валять дурака, то согласно положению, в роли фаворита. Не прошло и пяти минут, как в коридоре застучала трость, пришел Елизаров.

— Дорогой Юрий Николаевич, мы хотели бы видеть вас за столом. Собрался весь цвет стольного дворянства, все хотят познакомиться с вами.

— Видеть никого не хочу! — капризно заявил Космач. — И вообще, я не спал две ночи! У меня мигрень и, видите, гулял на улице, поскользнулся и разбил лицо.

— Не смею настаивать, — засуетился тот. — Очень жаль… Может, прислать врача?

— Ничего не нужно, я ложусь спать. Меня не беспокоить!

Несколько часов его не тревожили, и Космач, продолжая поиски запасного выхода, прошел весь второй, темный этаж; на первом, освещенном, было почему-то тихо, непохоже, что там ужинали. Голоса, смех и музыка медленно вкрались лишь после полуночи, причем становились громче с каждым часом. В самый разгар веселья, когда звуки стали слышны и в апартаментах, кто-то постучал в дверь. Космач открыл внутренний запор и на всякий случай отошел подальше — на пороге стоял князь Ростовский.

— Прошу прощения, — стал коверкать слова и кланяться. — Поздний час… Я имею очшень большой желание дать вам благодарность. Я есть ваш почитатель. Господин Палеологов сделал очшень плохо. — Вдруг завертел головой, понизил голос и притворил за собой дверь. — Он совершил кража, недостойный поступок. Я протестовал, нехорошо брать чужой труд и говорить: это мой труд.

Его откровение прозвучало как своеобразный пароль. Космач предложил ему сесть, в голове зароилось множество вопросов, но князь не делал пауз.