Пока меня не было

Я не удивляюсь своей боли. Я бы удивлялся, если бы переносил свое состояние легко, как это и было до сих пор, но вот теперь, все становитья на места, и господь стал допускать возвращение нормальных человеческих чувств ко мне, так, словно бы до сих пор он считал меня слишком слабым, чтобы понести это. Пусть так, по капле, ко мне возвращается моя утраченная чувствительность, ведь если она обрушится на меня сразу, то едва ли я смогу выдержать сознание тех потерь, что я понес.

Впрочем, возможно мы просто несколько преувеличаем значение чувств в нашей жизни? Так ли они важны и необходимы? Не является ли все в этой жизни обманом, аффектом, иллюзией, как о том толкуют в приделах храмов всякого рода богоборцы и еретики?

Если и есть цель у искусства, то это облегчение боли. Все, что не отвечает этой задаче, нужно уничтожить. Следует создавать целые каналы, где размещать контент, способный облегчить симптомы угасания. Я задумываюсь над тем, что мне удалось сделать и соответствует ли мой продукт тем критериям, которые я определил. Так или иначе, я что-то создал, и должен отдавать себе отчет, для чего я это делал. Чтобы отсрочить свою смерть? Сделать ее более яркой? Внести смысл в тот отрезок жизни, который прожил?

У меня нет ответов на эти вопросы. Я лишь продолжаю писать, чтобы заглушить свою боль, в надежде, что мне удастся подобрать правильные слова, и я смогу ее хотя бы заговорить. Что если это на самом деле возможно? Если нет, то когда я умру, люди получат возможность посмеяться над этой хроникой безумия. Если я выживу, то возможно успею посмеяться сам, что тоже является неплохим результатом.

В болезни мы более всего одиноки. Именно поэтому мы чаще всего размышляем над смыслом своей жизни, когда больны. Что ж, к этому нечего добавить.

Однако же, в жизнь мою вошли новые привычки. Одна из них это умение спать на полу. Мне и прежде приходилось ей пользоваться – в пьяном виде я предпочитал лежать на полу, поскольку чувствовал себя там в гораздо более прочном и надежном положении, нежели на кровати. Однако, с наступлением приступов желудочных болей, я пользовался полом, как помостом, на котором словно змея снимал с себя кожу, пытаясь обрести положение при котором я меньше всего страдал. Так проходили дни и ночи, и когда боль отступала, я засыпал в том положении и месте, где меня заставало это счастливое состояние, и я, порой, с удивлением обнаруживал себя спящим в самых, казалось бы, неудобных для отдыха позах. Это было новое для моего тела состояние, к которому я постепенно начал привыкать. Что ж, и это было неплохо, учитывая то, с каким трудом мне давался этот покой, которым я дорожил больше всего на свете.

Я понимал это как метаморфозу, которая сопровождает изменения моего тела, его будущую антропометрию, и формы его будущего пребывания в мире. Я почти радовался и почти ликовал, пусть мне и были заданы слишком узкие рамки существования, но эти рамки были мне необходимы, так как именно в них я ощущал себя человеком, лишенным всего лишнего и случайного и добивался максимальной концентрации своего сознания в довольно аскетичных обстоятельствах, которые даже не выбирал.

В таких состояних писать непросто, но легче, чем говорить.

У этого состояния есть один несомненный плюс – полная изоляция и абсолютная сосредоточенность на себе. Такой концентрации внимания трудно достичь усилием воли или тренировками – это жизненная необходимость, которая учит тебя с безжалостностью самого строгого наставника. Люди исчезают с твоего горизонта. Ты начинаешь понимать, что за каждым из них стоит некое обременение, которое тебе сейчас вынести не по силам, и это очень важное осознание действительной ценности общения. Болезни удалось прижать меня к стенке, вынудив сделать выбор. В такой ситуации невозможно ошибиться или солгать. Инстинкты подсказывают тебе единственно верный путь к спасению – бегство.

Ты бежищь от себя, от родных, бежишь из собственной страны, от судьбы, выпрыгиваешь из собственной шкуры. Ты словно каскадер перепрыгиваешь с одного товарняка на другой, мчащихся в противоположных направлениях. Не важно куда идет поезд, кто с тобой в вагоне, если ты бежишь от смерти. Как только ты оказываешься в фокусе внимания, срабатывают все твои инстинкты и ты резко уходишь на глубину, прячешься в иле, растворяешься в ландшафте, становишься его частью, маскируюясь под окружающий пейзаж. Это совершенно нормально, только безумцы и недотепы не прогибаются под меняющиеся обстоятельства, так, как будто уроки истории не про них, или они так привыкли к порке, что больше не представляют без нее себе нормальную жизнь.