Пока чародея не было дома. Чародей-еретик

— Сравнение очевидно, — кивнул Туан. — О горе мне! Если бы только можно было хоть каким-то способом втолковать людям, что аббат разрушил свой собственный орден! Тогда бы они поняли — даже простые крестьяне, — что откололся сам аббат, а не вся Церковь!

— Но у тебя есть средства для этого, — напомнила супругу Катарина. — Те монахи, что выстроили себе новую обитель неподалеку от города.

Туан помрачнел:

— Я не стану использовать этих праведных людей для такой цели.

— Ну, тогда вам придется созывать войско, — заметила Гвен. — Либо, если вы пожелаете избежать гражданской войны, вы будете вынуждены признать новую Грамерайскую Церковь.

— Не может быть, чтобы вы искренне верили в то, что нам следует так поступить! — возмутилась Катарина.

— Не верю, — согласилась Гвен, — ибо тем самым вы с Туаном присягнете на верность новому архиепископу и выразите готовность ему повиноваться.

— Никогда! — гневно сверкнула глазами Катарина.

— Это не должно случиться, — добавил Туан.

— Если так, то вам следует объявить всей стране о том, что вы верны Римской Церкви, — посоветовала ему Гвен, — и призвать все добрые души вместе с вами выразить верность Оку Господа, Папе.

— Стало быть, так и следует поступить, — выдохнула Катарина. Ее глаза метали молнии. На несколько мгновений в королевских покоях воцарилось безмолвие.

Королева нахмурилась, посмотрела на мужа.

Туан сидел, откинувшись на спинку стула, и задумчиво изучал взглядом крышку столика.

— Что же, милорд! — вскричала Катарина. — Ты не станешь объявлять свою волю?

— Думаю, не стану, — медленно проговорил Туан.

Катарина вперила в него взор, полный изумления и возмущения. Казалось, над солярием собрались грозовые тучи.

Но тут Туан сказал:

— Мы станем еретиками, если объявим о своей верности Риму, а если не объявим, все равно останемся еретиками. Но если мы промолчим, не дадим ему никакого ответа, под его знамена станет меньше народа.

Катарина широко раскрыла глаза и медленно кивнула:

— Верно. Пара-другая лордов смогут и воздержаться от бунта, движимые неуверенностью.

— Пожалуй, — подтвердил Туан. — А если так, то мы получим еще несколько дней — покуда этот архиепископ будет ждать и ждать ответа, которого не будет.

Катарина кивнула:

— Игра стоит свеч, милорд.

— И я не смогла их переубедить, — сказала Роду Гвен через полчаса, во время сеанса телепатической связи.

— Что ж, по крайней мере ты помогла им не поддаться искушению, — отозвался Род.

— Какому искушению? — непонимающе спросила Гвен.

— Искушению спасти страну от гражданской войны за счет того, чтобы прижать архиепископа к ногтю, — ответил Род.

— А, да. В этом я, пожалуй, им и вправду помогла.

— Вот видишь? Я так и знал, что ты сумеешь отлично поработать вместо меня.

— Но, быть может, тебе удалось бы убедить их величества в том, что им следует прямо сказать о своих намерениях, — сказала Гвен, и Род услышал ее мысленный вздох.

— Может быть, — отозвался Род. Пыльная дорога с тремя колеями словно растворилась. Гораздо более живым для него сейчас был образ Гвен. Но, если на то пошло, разве так было не всегда? — Однако сделано важное достижение. Понимаешь, как бы плохо я ни относился к королевской власти в принципе, я бы ни за что не променял ее на власть священников.

— Я бы тоже непременно предпочла Катарину и Туана, — согласилась Гвен.

— Конечно, потому что в этой парочке есть женщина, благодаря которой все суждения монархов смягчаются. — Род не стал упоминать о том, что на практике все получалось как раз наоборот и в роли смягчающего фактора выступал Туан. — Кроме того, королей можно убедить в достоинствах конституции парламентского правления.

— А духовенство — нельзя?

— Конечно, нет. Хороший священник изо всех сил старается уподобиться Богу. А бог — автократ.

Мысли Гвен словно бы успокоились, и в них воцарилась благодарность супругу.

— Это ли я должна сказать их величествам, муж мой? Таково ли твое суждение о нашем разговоре с ними?

Род поежился: