Поющие камни

Экстремисты вели себя чрезвычайно нагло – шагали себе спокойно, ни от кого не прячась, вели пленников, и никого это не интересовало. Разве что пара полуголых мальчишек, любопытствуя, увязались следом, да и те тут же отстали, едва только увидели гневный взгляд Файрутдина-гази.

Не доходя до того места, где должна была находиться железнодорожная станция Ренфе, колонну узников резко завернули направо, в город. Вместо просторного бульвара Рамбла карабкалась на холм какая-то грязная немощеная улица, сворачивая меж хижинами к крепостной стене, прямо к распахнутым воротам! Ну, точно – средневековье. Прямо хоть фильм снимай.

Никаких признаков цивилизации вокруг видно не было: ни автомобилей, ни мотоциклов, одни только гужевые повозки, запряженные медлительными волами. У ворот, как и положено, находилась стража – воины в панцирях с нашитыми металлическими бляшками. В руках – короткие копья, длинные кинжалы у пояса, сферические блестящие шлемы на головах. Кино, да и только!

Стражники, как видно, хорошо знали предводителя гопников. Подойдя к ним, Файрутдин-гази приветливо поздоровался и сразу же протянул каждому по большой серебряной монете – надо полагать, взятку сунул, стервец. Благосклонно кивнув, стражи заулыбались, и караван узников спокойно прошел сквозь ворота в город… представлявший собой некую смесь из древних римских развалин и архитектурного антуража «Тысячи и одной ночи». Угрюмые серые башни крепостных стен и мрачные строения времен раннего Средневековья соседствовали с изящными башенками минаретов и шумным восточным базаром, на который и вошла вся процессия буквально через пару минут.

Узкую площадь закрывали от солнца шесты с натянутой тканью, дующий с моря ветер приносил приятную прохладу, вообще, по всему чувствовалось, что здесь любят жизнь… и по возможности – комфортную, пусть без кондиционеров, зато – с навесами, тенью и ветерком. Геннадий вдруг ощутил жажду и заводил глазами по рынку. Торговали тут всем – и тканями, и антикварной посудой, и еще какой-то непонятной хренью, и, кроме всего прочего, фруктами, овощами, мясом. Вот только воды вокруг видно не было. Ни одного киоска. Ни намека на прозрачные холодильные шкафчики с «Фантой», «Колой», «Аквой»… Не было! Гена все глаза просмотрел, да так и не высмотрел. Правда, как оказалось, воду все ж таки продавали. Смачно зевнув, Файрутдин-гази подозвал мальчишку-разносчика с чем-то вроде самовара за спиною. Кинул парню монетку, и тот налил ему стаканчик воды… или чего-то подобного, от чего и сам Иванов не отказался бы.

Базарный шум вдруг прорезал истошный, пронзительный крик, донесшийся откуда-то сверху:

– Алла-а-а-а и-и-и… бисмилла-а-а-а….

С ближайшего минарета кричал муэдзин, созывая народ на молитву. Ну, правильно – у мусульман как раз сейчас время намаза.

Многие принялись расстилать коврики, ориентируясь по крику. Упал на колени и Файрутдин-гази. Примеру хозяина последовала и вся его кодла, и многие торговцы, правда, далеко не все.

– Алла-а-а бисмилала-а-а-а… илляху-у-у алл-а-а-а…

Бежать! Вот теперь наконец-то самое время!

Узник рванул, не думая, куда глядели глаза. Свернув за угол, помчался, не разбирая дороги, лишь бы подальше от фанатиков, от всего этого средневекового анклава. Заявить в полицию? Несомненно. И как можно быстрей. Может, еще удастся спасти остальных заложников. Хотя бы попытаться, успеть.

На него уже глазели, показывали пальцами, и беглец, сдерживая себя, перешел на быстрый шаг, а, когда закончился намаз, свернул в первую попавшуюся таверну. Заспанный хозяин – добродушный светлобородый толстяк – что-то спросил, как показалось Геннадию, по-немецки. Верно, принял за немца.

– Нихт шиссен, – виновато улыбнулся молодой человек. – Гитлер капут, ага. Не шпрехаю я по-немецки, понимаешь, не шпрехаю!

Толстяк между тем продолжал что-то говорить, почти силой усадил гостя за столик, даже принес кувшинчик вина и кружку. Понятно, мусульмане-то к нему не заходили – грех, а до аншлага, до вечера еще было рановато.

– Не, не, не надо мне вина, платить нечем, – замахал руками беглец. – Лучше воды принесите, понимаете, воды. Дринк… Тринкен…

Хозяин заулыбался, пододвинул Гене кружку… что-то сказал, на этот раз, похоже, что по-испански или по-каталонски. Как ни странно, Иванов почти все понял – мол, пей, платить не надо, угощаю, мол.

Что ж, раз угощают…

– Спасибо. Грасьяс. Мне бы в полицию позвонить. Понимает? Полис. Срочно.

– Но, но, – округлил глаза кабатчик. Похоже, с полицией он дела иметь не хотел. Что ж, бывает.

Геннадий улыбнулся: что ж, этот не хочет, найдем другого. Главное ведь – свалил! Получилось-таки. А этот Файрутдин-гази, похоже, опаснейший террорист. Вон, сколько заложников захватил, собака.

– Ну, я пойду. Грасьяс за вино, грасьяс. Не, не, не, вина больше не буду. Мне полицию бы. Полис!

– Полис, полис, – неожиданно закивал толстяк.

Все так же улыбаясь, он мягко усадил гостя обратно за стол и, приложив палец к губам, направился к выходу. На пороге кабатчик чуть задержался, обернулся, успокаивающе кивнув:

– Полис, полис… Полис.