С внутренней усмешкой он решил, что похож сейчас на оглушенную рыбину, так же мало понимает происходящее, нацелив все чувства на звук, приходящий к нему откуда-то спереди, с того направления, куда ехала их карета. Зато, как с радостью убедился рыцарь, источник этого звучания, место его происхождения — существенно приблизилось, сделалось явным и едва ли не звонким. Собственно, по его ощущениям они были уже совсем рядом с целью своего похода.
Тальда легче переносил этот отрезок пути. Он даже пробовал развлекать рыцаря различными байками о службе, чего в условиях раздельного обитания слуг и рыцарей в Верхнем мире гарнизонов Госпожи конечно же никогда не бывало. Но рассказы эти оказались странным образом похожи между собой… В них, главным образом, фигурировали не очень умные командиры и какой-нибудь ловкий подчиненный, обыкновенный солдат, которому удавалось отбрить офицера либо сержанта, который к этому солдату слишком придирался. В общем, это было скучно. Наконец Тальда и сам это понял и прекратил свою болтовню, хотя, как заметил Оле-Лех, профессора Сиверса его рассказы заинтересовали, он даже пытался поддерживать эти разговоры, но, заметив раздражение рыцаря, тоже умолк.
Что было хуже всего, так это неожиданно наступивший голод, сначала легкий, едва заметный, но потом, когда кончилось приготовленное оруженосцем впрок мясо местных оленей, стало не до смеха. Путешественники попробовали было обойтись сухарями, вяленой рыбой и окаменевшим сыром, но скоро выяснилось, что и эти припасы странным образом поубавились. После расспросов рыцаря Тальда в конце концов признался:
— Сахиб, так ведь коням тоже приходилось давать нашей снеди. А есть они горазды…
— Они работают больше, — поддакнул Сиверс, пытаясь помочь оруженосцу избежать гнева рыцаря.
Но Оле-Лех и сам все прекрасно понимал, поэтому принял сложившуюся ситуацию как данность.
Путешествие по тундре длилось не менее недели.
Про себя Оле-Лех даже подивился тому, что он так отчетливо представлял себе конец пути, когда они только-только вышли на пастбище северных оленей. Возможно, причиной тому было слишком явственное ощущение сигнала, призывающего его к себе, который на этой равнине не встречал никаких препятствий, переносясь через многие десятки лиг. И оттого казался излишне резким, а следовательно, близким.
Вероятно, это был все-таки самый трудный отрезок их путешествия. Прежде они могли отвлечься, разглядывая в окна меняющиеся пейзажи. Теперь, оставшись без этого пусть и скудного развлечения, чувствовали себя так, будто время для них остановилось.
Но и этому пришел конец. Однажды ночью, когда хмарь чуть-чуть сгустилась над ними, а фиолетовость стала менее заметной или более привычной, неожиданно на них накатил такой вал иного, более свежего и соленого воздуха, что даже Франкенштейну стало понятно, что они приблизились к океану. Это должно было случиться, об этом они не раз между собой разговаривали, и профессор Сиверс даже пробовал строить какие-то прогнозы, конечно, почти наверняка ошибочные и неудачные… И тем не менее стало неожиданностью.
Ветер, помимо своего соленого запаха и ощущения еще большего, чем тундра, простора, принес холод, в воздухе закружились сначала редкие, потом все более плотные снеговые заряды, и к утру путешественники по-настоящему продрогли. Причем настолько, что даже дрянная водка из деревенской фактории не могла их спасти. После изысканного, тщательно и умело приготовленного бренди, которым они развлекались до сих пор, это пойло показалось отвратительным, жутким и вызывало боль в желудке, но бренди уже осталось настолько мало, что его приходилось беречь.
Пожалуй, только на возницу и на его коней переход с бренди на водку не произвел никакого впечатления, все эти существа зараз выдували по целых три кружки, а уж как они делились между собой, как разбавляли и разбавляли ли — оставалось таинством, в которое, конечно, никто из путешественников не хотел вникать. И все же даже с водкой не все было хорошо, Тальда известил рыцаря:
— Ее осталось-то у нас всего три бочонка, сахиб. Если дело так дальше пойдет и холод не отступит, то нам на обратный путь не хватит.
— Холод не отступит, — буркнул Сиверс, кутаясь в свой дорожный плащ с меховым капюшоном, с которым теперь не расставался.
На следующий день они выехали в места уже вполне обитаемые. Сначала, конечно, стали видны бесчисленные стада оленей. Скоро этих рогатых зверей стало так много, что карета вынуждена была их едва ли не расталкивать… Но некоторое время спустя олени стали разбегаться, потому что кони, плохо слушающие теперь возницу, то и дело норовили вырваться из упряжи и наброситься на такую близкую, но пока что недоступную для них добычу. Зато это обещало окончание голода и, пожалуй, было очень кстати.