– …Мама, меня сегодня в комсомол приняли, – услыхала Зоя Владленовна дочкин голос в прихожей, совершенно на ровном месте: эта ее, Владки, манера возникать бесшумно, без малейшего шороха…
– Наконец-то… – проворчала мать, а вслух спросила: – Фамилией не интересовались?
– Не-а… а что там у тебя… вкусненькое…
– Не таскай. Иди мой руки.
– Что им фамилия? Ты, мам, живешь первобытнообщинными представлениями.
– Посмотрим, какими ты будешь жить… через двадцать пять лет… Убери руки… полную, я сказала!
– Хочешь, чтоб я стала, как шарик?
– Вот не вырастут… шарики… будешь знать… Ну, что? Повод для волнений – в прошлом?.. Приняли-таки.
– По-моему, больше ты волновалась.
– Ну, конечно… Кто же еще. Институт на носу. Год пролетит, глазом не моргнешь. Поставь зеркало… Дотянула. Что, нельзя было сразу, со всеми?
– Мам… ты, ей-богу…
– А мне на каждом родительском… два года почти, не ей-богу?.. И, главное, прямо ж не скажут, а все, что можно и нельзя наскребут по сусекам, и при всех: нате, люди добрые, слушайте, радуйтесь… Одна Владлена на всю школу… А так все ангелы… Сиди! Я для кого готовила? Еще скажи: не вкусно…
– Вкусно.
– То-то же… Кстати, о первобытнообщинных представлениях. Чтоб ты знала. Фамилия еще тебя выручит. Уже выручила. Вот она, твоя фамилия, – Зоя Владленовна обвела жестом кухню.
– Где?..
– Вот эта полуторка наша с тобой… моя взрослая девочка.
Под гром посуды, летевший с кухни в комнату сквозь открытую дверь, Владка, с ногами сидя на хлипком диванчике, улыбалась, вспоминая, как вспотел тот, райкомовский, прикалывая ей значок… Сколько ж он вот так за день? Вредная работа… У мамы с посудой всегда так: бурно, но быстро. Вот, уже тихо.
– Влада, – совершенно бесшумно, словно из воздуха, образовалась мать в комнатке-пенальчике, – в холодильнике борщ на два дня и котлеты. Не смей есть холодные. Обещай.
– Опять уезжаешь?.. Обожаю твои командировки.
– Что делать, Влада, что делать… Картошку сваришь сама. В шкафчике гречка, макароны.
– Ма, я пожарю.
– Нет, доча, нет. Это вредно. Вернусь – натушу с говядиной и лучком. Пальчики оближешь. Потерпи. Красивый… – кивнула мать на платье…
– Да уж, придется теперь. Таскать… – протянув руку, подщелкнула дочка значок на школьном платье, переброшенном через спинку стула.
– И мне подарок, пожалуйста. Не забудь.
«Подарок» – пустое мусорное ведро к возвращению матери и вымытая посуда… Влада кивнула, краснея.
– Ты что? Что? М-м?..
– Так… – уткнулась Влада глазами в покрывало, призванное скрыть диванную старость…
Виктория Семеновна опустила глаза. Все могло быть. Вряд ли это и именно так. Но – могло. Собственно, никто ничего не скрывал… Всё – как на ладони… Ветерок пошел по спине. «Не скрывал»… «На ладони»… Что-то в последних фразах вещавшего с экрана насторожило…
Возвратившись к экрану, она поняла, что, задумавшись, пропустила достаточно много. Отматывать назад или…
– …Жора, Гера, Гарик и даже Юра. И все они, все его имена пришли к одному: Георгий Федорович. Не рано? Нет, не рано. Одноклассники, однокашники, друзья детства, отваливая группами и по одиночке, давно уже пересекали эту дельту из речки в море каждый по своей протоке. В море! Вперед! Туда, где все они, Жоры, Геры, насколько хватает глаза – «Георгии Федоровичи»!