Хэнку восемьдесят четыре года, он один из лучших друзей Картера и Дженни, что-то вроде псевдодедушки и он чертовски крутой. Когда-то он был отцом Дублина — наверное поэтому Дублин перепрыгивает через меня, наступая мне на яйца и растягивается у Хэнка на коленях.
— Говнюк, — ворчу я, хватаясь за свое барахло.
Хэнк смеется.
— Ну и досталось же тебе сегодня, — он мягко и счастливо вздыхает. — Такая красивая свадьба. Оливия была сегодня сногсшибательна.
Кара посмеивается, проводя пальцами по волосам Эммета, сидя у него на коленях. Подозреваю, смеется она потому, что Хэнк слеп с пятнадцати лет, но никогда не теряет возможности сделать женщине комплимент.
Вздыхая, я откидываюсь на спинку и закрываю глаза, мысленно заглушая дискуссию о том, как грандиозно Картер случайно объявил о беременности своей жены. Адам все еще расстроен, что потерял столько денег, а Холли составляет список имен для своего первого внука. Картер и Оливия решили не узнавать пол. Оливия говорит, что не хочет всю беременность спорить с Картером, что они не назовут ребенка Картером-младшим, если это будет мальчик. Я же думаю, что Картер попросту боится, что родится девочка. Порой, для него отрицание — лучший вариант.
Когда мы подъезжаем к дому Холли и Дженни, Дублин спит на спине у меня на коленях, уткнувшись носом в мой пиджак, а язык Кары почти что в горле Эммета. Все, что я слышу, это тихое похрапывание Дублина и, как мне кажется, обмен слюнями, с редкими перерывами на то, чтобы Эммет прошептал,
Я выскакиваю за дверь, как только она открывается.
— Я помогу Хэнку дойти до дома.
Адам выпрыгивает на тротуар.
— Я тоже.
Когда Хэнк устраивается в гостевой спальне, Холли начинает совать нам в руки угощения.
— Я уже начала марафон своей рождественской выпечки, — она сует поднос с райскими штучками из арахисового масла в форме шариков обратно в морозилку. — Сейчас лишь ноябрь, так что это проблема, — она целует нас в щеки, прежде чем пойти по коридору. — Этой мамочке пора лечь спать, пока она не проснулась и не поняла, что все это был сон, и что мне не удалось женить своего сына на замечательной женщине, которая готова терпеть его всю оставшуюся жизнь.
Адам толкает меня в плечо и хватается за бугорок в своих штанах.
— Надо быстренько отлить, — он останавливается, взгляд скользит к Дженни. Он прочищает горло, убирает руки от промежности, и краснеет. — Я имею в виду, э-э… мне нужно в… уборную, — бросив на меня взгляд, подозрительно похожий на предупреждение, он оставляет нас с Дженни на кухне.
Женщина игнорирует меня, отворачивается и наливает себе стакан воды.
— Э-э… — я чешу голову, ища способ снизить это неловкое напряжение. — Ну, погода… хорошая?
Она фыркает в стакан с водой, достает еще один стакан, наполняет его и сует его в мои руки.
Я удивленно смотрю на нее, не переставая моргать.
— Спасибо?
— Мгм, — бормочет она, и я наблюдаю за тем, как виляет ее попка, когда она идет по коридору. Одна ее рука тянется назад, пытаясь расстегнуть молнию, которая начинается чуть выше этого потрясающего персика.
С тяжелым вздохом она останавливается, опускает голову и постукивает пальцами по дверному косяку. Обернувшись, она обнаруживает меня за тем, чего я не должен делать: стоять и пялиться на нее.
— Не мог бы ты, пожалуйста, помочь мне с молнией? Она заела, — она поворачивается, подставляя мне свой зад, и я замираю.
— Э-э, да. Конечно. Я умею расстегивать молнии
— Возможно, тебе придется поставить стакан.
— Что? — я смотрю на стакан, который сжимаю, и нервно хихикаю. Почему это звучит так хрипло? Сколько мне лет? Двадцать шесть или двенадцать? — Оу, да, — я быстро осушаю стакан, ставлю его на стол и вытираю потные ладони о ноги.
Боже, это платье. Эта спина.
Я не знаю, как подступиться. Молния прямо там, в верхней части этого изгиба, и… мне просто… начать? Да, я просто начну. Я тянусь к молнии, затем колеблюсь.
— Эм, я просто… — склонив голову набок, я рассматриваю изящный золотистый язычок молнии. — Я, эм…
— Ради всего святого, Гаррет, в этом нет ничего такого. Должно быть, она заела еще до этого. Просто дерни уже хорошенько.
— Хорошо. Хорошо. Да. Хорошенько… дернуть.