Взгляд её устремился куда-то вверх, за пределы искусственного неба, даже ещё дальше – вряд ли в такие глубины заглядывал когда-нибудь человеческий глаз. Но самое странное было в том, что Птица прислушивалась, словно из бездны космоса к ней кто-то безмолвно обратился или позвал её. Лицо девочки мгновенно потускнело, брови упрямо сдвинулись.
– Да! Я так захотела! Всё равно убегу! – гневно крикнула она. Озадаченный Максим робко тронул её плечо.
– Ты с кем говоришь? С братьями, да? Мысленно?
Птица отвернулась, всхлипнула.
– Я обманула тебя, – голос девочки дрожал и срывался. – Мы не путешественники, мы самые обыкновенные... беглецы. Мне надоело дома... То нельзя, это тоже нельзя, так не делай. Вот мы с братьями и удрали. Думали немного повеселиться...
– Чего же ты плачешь, Птица? – удивился Максим. – Удрали так удрали. Ну, поругают. Думаешь, у нас дети не удирают...
– Отец, – вновь всхлипнула девочка. – Он очень сердится. Летит уже сюда, за нами.
Она заспешила, бросив тревожный взгляд в сторону замка.
– Надо собираться... Только ты не грусти. Слышишь, Максим? Раз я пообещала, значит, обязательно прилечу ещё.
«Вот и всё! – Максиму перехватило дыхание то ли от обиды, то ли от нежданной горечи. – Как же я теперь без Птицы?»
– Максим, ты скажи своим, чтобы они отъехали от Купола, ладно? А то отец здесь будет та-а-к бушевать... Нет, так нечестно. Я ведь пообещала... Ну не надо, не смотри на меня так, пожалуйста...
Девочка привстала на цыпочки, быстро поцеловала его в щёку и, отступив на несколько шагов, прощально махнула рукой. Очертания Птицы задрожали, расплылись.
На том месте, где она стояла, полыхнуло огнём.
– Подождём, посмотрим? – Гарибальди заглушил мотор, открыл дверцу вездехода. Они выпрыгнули на чистый скрипучий наст, потоптались чуть, а затем, не сговариваясь, повернулись на юг, в сторону Купола. Там, наверное, вовсе забыли об обычной «светомаскировке» – в бесконечной снежной степи «палатка» пришельцев светилась жёлто и ярко.
– Чудную ты историю рассказал, Максим Егорыч, – академик легонько подтолкнул Максима локтем. – Ой, чудную. Пришельцы – сорвиголовы, беглые проказники. Плюс ко всему, наверное, двоечники.
Дальнейшее произошло за какие-то считанные секунды. Внутри Купола вдруг полыхнуло голубое пламя. На фоне его на мгновение чётко проявились силуэты исчезающих деревьев, контуры рушащихся башен замка. Потом пламя коснулось «стен» Купола, и он исчез.
– Тяжела отцовская рука, – улыбнулся Соболев.
Прищурившись, он неотрывно смотрел туда, где дотлевал гигантский костёр и где уже заплелись первые космы пурги – рассерженный родитель умело уничтожал следы пребывания на Земле своих непослушных отпрысков.
В той завьюженной, сразу потускневшей дали, как бы подтверждая слова Соболева, вдруг раздался обиженный рёв.
– Надеюсь, у твоей Птицы голос более мелодичный? – академик глядел на Максима хитро и улыбчиво.
– Какая там Птица, – проворчал мальчик. То ли на месте Купола всерьёз разбушевалась пурга, то ли слёзы от ветра навернулись, но он ничего уже не мог разглядеть. – Это Роому уши дерут. Всего-навсего.
Они уже подъезжали к станции, когда Максим, оглянувшись, забарабанил кулаками в широкую спину Гарибальди, закричал:
– Остановитесь! Остановитесь! Меня окликнули!
Он рванул на себя дверцу, неуклюже выпрыгнул из вездехода и изо всех сил побежал назад, по следу гусениц. Туда, где из-за горизонта вдруг взвились серебристые змеи полярного сияния. Струи холодного огня метались в небе, будто бешеные, пока совершенно неожиданно для людей не сложились в дрожащие буквы, а затем и в слова:
«До свидания! До скорого!..»