Стоило нам подойти поближе, как эта груда зашевелилась, и прямо на нас взглянуло удивительное лицо ангела. Да, самого настоящего ангела! Если старость может иметь благородный вид, то это должно было выглядеть именно так, его лицо было прекрасно той странной, красотой, которая даруется немногим. И особенно поражали глаза, такие яркие, пронзительно синие и удивительно молодые на этом древнем лице. Прежде чем заговорить с нами, ангел попытался приподняться со своего ложа, и было видно, каких усилий это ему стоило. Мне стало жалко это древнее существо, и видимо это отразилось на моем лице, так как ангел заговорил:
— Ты даром жалеешь меня, сир Олфин, я прожил долгую и прекрасную жизнь, но теперь пришел и мой час, поэтому я и позвал тебя сюда, на Турион. — Он с трудом перевел дыхание, — да, так называется эта планета, и я надеюсь, что это название ты сохранишь. Время мое подходит к концу, и я не задержу тебя долго.
— Кто ты? — опять спросил я.
— Я тот, кого вы, люди, когда-то называли архангелами.
— Михаил, Гавриил…?
— Нет, нет, — ангел медленно покачал головой. — Эти, великие, давно уже ушли, я был не столь знатен, хотя имя Фейерхолда тогда, много тысячелетий назад, на твоей Земле знали многие.
Мы оба замолчали: ангел, казалось, собирался с мыслями, а я лихорадочно думал, что же его спросить.
— Так что же с вами случилось, почему вы исчезли? Или ушли в другие миры?
— Нет, — снова покачал седой головой мой собеседник, — все гораздо прозаичней, просто нашей расе пришло время уходить. Таков закон, а ты разве не знал, на смену одной цивилизации приходит другая, один мир сменяется другим? Вот и мы ушли, освободив миры новым, молодым…, — он замолчал, что-то вспоминая, потом с трудом, немного задыхаясь, продолжил, — а когда-то нам принадлежал весь мир, вся вселенная лежала у наших ног!
Тяжело в это было поверить, и я опять не справился со своими эмоциями, потому что, пронзительно глянув на меня, ангел попытался подняться и расправить крылья. Это ему почти удалось, и я увидел, как величественно раскрываются огромные крылья, пытаясь снова охватить весь мир, но… потом бессильно опадают на постамент. Одно большое перо отделилось и упало на пол, я нагнулся, поднял его и протянул ангелу, тот, наконец, немного отдышавшись, отмахнулся:
— Возьми его себе на память, может быть, оно когда-нибудь тебе пригодиться.
— Как? — поинтересовался я, внимательно оглядывая тронутое желтизной времени, перо.
— А там узнаешь, перо ангела дорогого стоит! Но я позвал тебя не за этим.
— Зачем же?
Немного повозившись и устроившись поудобней, он сказал:
— Каждый носит в себе свой собственный мир, который потом навсегда забирает с собой. И ты знаешь, мне захотелось с кем-то этим поделиться, чтобы после нас хоть у одного существа в этом мире осталась какая-нибудь память о нас.
Мы появились так давно, что мне кажется, мир тогда только рождался на наших глазах, дни сменяли ночи, река еще робко прокладывала свое первое русло, а из жаркой степной саванны появилось первое двуного существо. Как мы тогда смеялись над ним, как смеялись! Мы тогда могли вас уничтожить легким движением крыла, но это для нас казалось такой чепухой. Вы были смешны, развлекали нас, иногда путались у нас под ногами, и мы вас за это жестоко наказывали. А сейчас? Сейчас я лежу у твоих ног, а ты повелеваешь мирами, — он помолчал немного, потом продолжил, — но ты знаешь, я ни о чем не жалею. Мы воевали, потом мирились, опять воевали. Лилась кровь, летели перья, но нам это нравилось, мы, только мы одни тогда владели всем миром. Это была славная жизнь! А потом внезапно все это вдруг прошло. — Он опять надолго замолчал, потом неожиданно продолжил. — И однажды, я это почему-то очень отчетливо помню, мимо меня по реке проплыло огромное дерево с пустым гнездом, и я вдруг ясно понял, что все, все уже прошло. Странно, не правда ли, что иногда вспоминаются такие мелочи, которым раньше никогда не придавал значения.
Я качнул головой, соглашаясь.
— Но не это главное, сир Олфин, — он пронзительно глянул на меня, — Мне надо кому-нибудь все это оставить, понимаешь, весь этот мир! Наш мир! Это наша родина, здесь мы родились и сюда возвращались умирать.
— А как же другие такие же врата, только поменьше, на других планетах? — поинтересовался я.
— Да, ты прав, есть и там наши последние врата. Кто-то погибал и вдали от родных краев. Но все, кто мог, возвращались сюда.
Он надолго замолчал, а мы с Лео уважительно не нарушали тишину. Потом он неожиданно сменил тему:
— Я часто наблюдал за тобой, смотрел через твое плечо, ты не чувствовал?
— Нет.
Он засмеялся с трудом:
— Прости, осталась такая дурацкая привычка, подглядывать за людьми. Но в этот раз, поверь, это было не ради развлечения. Я наблюдал за тобой, думал, размышлял, стоит ли с тобой встречаться.
— И что? — поинтересовался я с иронией.
Он опять остро взглянул на меня:
— Ты не понимаешь, как для меня это важно. Я — последний в своем роду, со мной навсегда уйдет целая эпоха, и мне не безразлично, кем будет тот, кто за мной закроет последнюю дверь.
Я поинтересовался: