Погружение

– На колени, дура. Быстро, – выплевывая свое отвращение и похоть, Лиам оставляет письмо рядом со свечой и другой рукой ставит меня на колени, потянув вниз за волосы. По голове словно разряды микротока проходят, ударяя по нервам. Я вскрикиваю, стараясь не разрыдаться в голос и не доставить ублюдку такого удовольствия. Желудок вновь болезненно скручивает, когда Лиам рывком освобождает свой член от боксеров, являя моему взгляду свой вздыбленный член, от которого меня сейчас воротит так же, как и от прикосновений насильников из сна. Муж тяжело вздыхает, обхватывая ствол ладонью, и тянет меня за волосы, пытаясь приблизить к себе ближе, пока я отчаянно упираюсь ладонями в его колени и до скрежета зубов сжимаю челюсть.

– Давай, детка, будь послушной.

– Ты просто омерзителен, – выдыхаю я, вновь плотно смыкая губы.

– А ты просто жалкая…раз…два… – Лиам вновь отводит руку назад, и краем глазом я замечаю, как письмо почти касается пламени свечи, и это жуткое действие вызывает во мне новую волну отчаяния, которая заставляет меня идти на крайние меры. Он получит то, что хочет – мое унижение, но не более…

– Нет! Не надо! Не делай этого. Я согласна, – с трудом удерживая содержимое своего желудка внутри, и, проглатывая моральное унижение, я обхватываю его плоть ладонью, пытаясь не поморщиться и не потерять сознание от отвращения и ужаса.

– Ты серьезно, детка? Да это чертово письмо просто клад. Наконец-то у меня появится личная рабыня, способная на все ради жалкой бумажки…такой же жалкой, как и она сама, – озлобленно выдыхает Лиам, пока я делаю вид, что собираюсь приступить к выполнению условия, которое он озвучил. Это не дается мне просто. Но ради высшей цели, я могу сыграть так безупречно, что даже Голливудская киноакадемия не придерётся.

– Я все сделаю… – обещаю Лиаму, искренне заглядывая в глаза, я обхватываю его орган так, как ему это необходимо и отвлекаю его внимание от письма, заставляя мужа зарычать от удовольствия, вызванным моими автоматическими действиями, ведущими меня к одной цели. Как только он теряет бдительность, я дергаю на себя нужный ящик, стремительно достаю из него нож и вскакиваю на ноги, прикладывая острие к горлу мужа.

– Я отрежу тебе достоинство, если ты немедленно не отдашь мне письмо, – едко шиплю я, заглядывая в переполненные бесами глаза и замечаю, как они каменеют от страха, вспыхивая неприкрытой ненавистью и злобой.

– Силенок не хватит, грязная сука! – не обращая внимания на нож приставленный к горлу, Лиам вновь замахивается на меня, на этот раз кулаком. Осознавая, что даже в таком состоянии, когда каждую клеточку моего тела колошматит от ярости и желания воплотить в жизнь свою угрозу, я не могу ранить живого человека, успеваю отбросить нож в сторону и схватить с плиты сковородку, которой возвращаю мужу все его сегодняшние удары с троекратной силой. Меня охватывает жуткая паника, сердце заходится, когда я вижу его макушку, обагренную кровью, слышу отчаянный вопль, после чего он падает на пол и теряет сознание. По крайней мере, я искренне надеюсь, что не убила его, лишь отправила на время в нокаут, этого должно хватить на то, чтобы вызвать полицию и прочитать наконец письмо, из-за которого пролито столько слез и крови.

Хватая свой личный священный Грааль, я убегаю из кухни прочь, успевая попутно набрать 911 и сообщить адрес, по которому приедет полиция и скорая. Сама поднимаюсь на чердак дома, где с хлопком закрываю дверь и, прислонившись к стене, рыдаю, медленно опускаясь вниз, почти не чувствуя, как царапает кожу дерево, оставляя на спине жалящие занозы.

Наконец, я оказываюсь на полу; глухие рыдания рвутся из горла вперемешку с прерывистыми хрипами, руки дрожат так, что я не нахожу в себе сил даже распечатать конверт, скрепленный чугунной печатью с фамильным гербом семьи Эйдана. Сердце колотится и ломит в груди до парализующей боли, до бешеного страха за то, что может просто остановиться от пережитого за день стресса и эмоций.

Есть ли мне что терять здесь? Не знаю…но как только я, наконец, распечатываю письмо от Эйдена, а мои глаза скользят по первым его строкам…волосы на коже встают дыбом от ужаса, жуткое осознание того, что произошло на самом деле врезается в разум режущими кольями, мешающими мыслить логично, линейно, правильно.

Теперь я понимаю, где правда, где моя реальность…и я не знаю, радоваться мне своему открытию или плакать.

Сквозь звук пульса, бьющего по вискам, слышу, как доносятся до чердака звуки сигнальных серен, стук армейских ботинок о пол, и плач детей, тех, кого я считала реальными и единственными, за что следует держаться в этой проклятой иллюзии. Воспоминания обрушиваются на меня неизбежной лавиной, увлекающей в снежный водоворот темноты и страха, из которого невозможно выбраться самостоятельно и остается лишь ждать, когда кто-нибудь протянет руку…