Читаем Погаснет жизнь, но я останусь: Собрание сочинений полностью

Сама статья, подписанная неким М. Гребенщиковым, длинна и в достаточной степени вульгарна, но мы позволим себе привести ее полностью, так как вся дальнейшая «проработка» «Перевала» была в сущности лишь уточнением всё тех же выдвинутых «Комсомольской правдой» обвинений.

НЕПОГРЕБЕННЫЕ МЕРТВЕЦЫ (о «Перевале» и перевальцах)

«Недостаточно строить хороший дом — надо еще знать, для кого строишь, а иначе не будет любви к самому делу». Под этим девизом идет сейчас лучшая часть советской интеллигенции, принимая социалистическое строительство, органически включаясь в борьбу за социализм. Под этим же девизом проходит эволюция творчества и многих попутчиков.

Ряды попутчиков не представляют собою единства. Попутчики разбрелись. Часть попутчиков отошла в сторону от революции (Пильняк, Замятин, частично В. Иванов и др.)… другая часть попутчиков (Огнев, Маяковский и др.) усиленно ищет путей органического слияния с революцией.

Ничего общего с этим не имеют перевальцы. «Перевал» остался в стороне от тех сдвигов, которые сейчас происходят среди интеллигенции вообще и в писательской массе в частности. Не подлежит никакому сомнению, что «Перевал», содружество писателей революции, организованное в 1924 г. в Москве при журнале «Красная новь», в настоящий момент — одна из самых реакционных писательских организаций, творчество которой непосредственно опирается: в деревне — на ее экономическую верхушку, сейчас ликвидируемую в деревне как класс, — кулачество(Зарудин, Дружинин и др.); в городе — на самые различные слои новой буржуазии(Н. Смирнов, Тарусский и другие).

Сейчас нет ничего в нашей современной литературе «невинней», «общечеловечней», «гуманней» перевальской литературы. Почитайте антологию «Перевальцы» или седьмой номер альманаха «Ровесники». Сколько в них этой самой «общечеловечности», «художественной правды» и «гуманности». Но за этими хорошими вещами вскрывается подлинный «Перевал», для которого характерно стоять в стороне от политико-экономической жизни страны, уходя в мир грез, в мир «искусства для искусства», в незабываемое прекрасное прошлое.

Брезжит стон петуший. Дорогое,Невозвратное, далекое — прости!Только б жить — встречать опять родное,Это счастье милое, простое,Этот стон в предутреннем пути.

В чем же смысл этих настроений, так характерных для «Перевала»? В том, что их творчество есть своеобразная форма протеста против социалистического строительства— протеста тех общественных групп, реакционные стремления которых художественно выражают перевальцы в своем творчестве.

Им нет никакого дела до тех гигантских успехов, которые проделало социалистическое строительство. Нет дела потому, что для «Перевала» не пролетарская революция является органически своим, а тот мир, который в корне уничтожает революция. Не случайно наша злободневность — социалистическое соревнование, сбор утильсырья, сплошная коллективизация деревни и т.д. — для искусства, как его понимают перевальцы, непригодный материал.

Характерно, что это явно реакционное отношение к социалистической революции со стороны искусства нашло себе оправдание в работах перевальских теоретиков. Воронский, который неотделим от «Перевала», его идейный руководитель не только в былое время, но и сейчас, сумел подвести под социальную устремленность перевальцев явно враждебные революции теоретические обоснования. Пытаясь быть «ортодоксальным» марксистом, Воронский недвусмысленно писал, что «настоящее революционное пролетарское искусство не в том, чтобы выкрикивать очередные злободневные лозунги, не в описании бравых комсомольцев, шагающих гордым шагом, не в фотографических карточках заседаний» на которых самоотверженные наркомы и заведующие «разрываются на части» и гибнут у письменного стола, и не в хитроумных обманах Главлита, редактора, – а в том, чтобы дать почувствовать читателю, что в основе произведения лежит действительно новая, действительно революционная (?) эмоциональная доминанта (?), новый материал, новое открытие».

Правда, тут еще нет ничего опасного, Воронений только ставит под сомнение правильное утверждение Плеханова, «что есть эпохи, когда не только критики, но и само художественное творчество бывает полно публицистического духа», и что оно всё же искусство и имеет право на существование. Здесь Воронский очень осторожно производит ревизию марксизма по «социальному заказу» своей армии, расположившейся на «Перевале». Армия ждет от полководца команды, ждет сигнала, когда выступать.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология