Или я ищу черную кошку в темной комнате, а кошки никакой и нет? Парейдолия, способность находить смысл там, где его и не было никогда, — это ведь признаки небольшой шизы! В последнее время я постоянно ищу (и нахожу) какие сигналы и знаки. Возможно, что их и нет вовсе, и я их выдумываю?
Вдоль дороги возникли искусственные постройки наподобие прозрачных минималистичных будок, в которых стояли симботы. Дежурили, судя по всему. Яркие, но не слепящие источники света множились как по волшебству, и ночь постепенно превращалась в день.
— Смотри! — показала Кира наверх, прижавшись щекой к прозрачной перегородке.
В темном небе носились чечевицеобразные летательные аппараты, подсвеченные снизу прожекторами и сами испускающие свет. Они совершали немыслимые пируэты, будто на них не распространялась сила инерции. Наблюдать за ними было странно — все это казалось безумным футуристическим сном, где физические законы не всегда соблюдаются.
— Что и говорить, — пробормотал я. — Цивилизация!..
Республика Росс впечатляла своими технологиями — на первый взгляд простыми, но если задуматься, как все это работает, то начинают закипать мозги. Особенно после нескольких месяцев в Поганом поле. Князьград-1, который в свое время поразил мое воображение, теперь представлялся нагромождением понтов, как Дубаи в Эру Тельца. По-настоящему богатое и высокотехнологичное государство не строит городов. Если у тебя есть машина, способная за секунды вознестись в стратосферу и опуститься на другом полушарии, будешь ли ты ютиться в тесных и шумных городах? Транспорт решает проблему плотной застройки. Люди же, если дать им выбор, никогда не выберут муравейник, они будут жить на просторе.
Поезд нырнул в тоннель, пронизывающий горную твердь, и спустя два удара сердца вынырнул в чудесной местности.
Мы с Кирой, затаив дыхание, смотрели на залитые светом сады из невиданных деревьев, пешие ажурные дорожки-мосты, соединяющие башни, с которых ниспадали водопады. Здания были настолько органично встроены в ландшафт, что их нельзя было вообразить отдельно от сада.
Пролетая над долиной с рекой, мы увидели вдали обширную равнину, где тоже горели огни.
“Вот чего мне не хватало в Поганом поле ночью! — подумал я. — Света!”
Дикие равнины ночью — это всегда непроглядная темень, особенно когда нет луны.
Я обратил внимание, что нигде нет голографических тумб, которые попадались на глаза в Князьграде на каждом шагу. Наверное, для Росс это что-то архаичное и давно вышедшее из употребления, как паровые трактора и телеграф в Эру Тельца.
Наконец, уже за полночь, поезд начал торможение. За окнами город так и не появился. Моя догадка оказалась верной: в Республике Росс нет городов. Во всяком случае, в этой Секции.
В стене протаяла дверь, и к нам заглянул Габриэль.
— На выход с вещами! — хохотнул он. — Приехали. Так, кажется, шутят сиберийцы? Шутки тюремного свойства, надо подчеркнуть.
Движение освещенного пейзажа за окном полностью остановилось.
Мы с Кирой схватили пожитки и пошли на выход.
На “вокзале” нас, разумеется, не встретили ни бомбилы, ни торгаши, ни попрошайки. Вокзал вообще не походил на вокзал, а был просто частью бесконечного сада, в котором кое-где торчали здания самых причудливых форм. Вдоль гравитационной дороги протянулась полоса свободной земли шириной в десяток метров, ее покрывала пружинистая короткая трава, по которой хотелось пройтись босиком.
Габриэль вышел с нами. Вещей у него не было вовсе. Поезд сразу тронулся дальше.
— Это Секция Прикордонье? — осведомилась Кира в полной тишине.
— Да. Это Буфер, моя вотчина. Она ближе всего к ПоПо, а потому сильнее остальных Секций похожа на ПоПо.
Я огляделся. Вокруг были идеально подстриженные кусты, аллеи, аккуратные деревья, мягкая подсветка от висящих в воздухе дисков, смахивающих на НЛО. Они нависали над аллеями и открытыми участками земли. Было такое впечатление, словно у фонарей кто-то забрал столбы, а лампы забыли упасть, приклеенные к небу. По обе стороны от аллей внизу свет давали продолговатые фонари.
— Это похоже на Поганое поле? — удивился я.
— Пошли к тачкам! — предложил Габриэль.
Так и сказал: “К тачкам”. И подразумевал не садовые тачки, а средства перемещения. Раньше я не замечал за ним использование сленга. На тру-ру он разговаривал как сиберийцы — без жаргона.
Среди деревьев на границе свободного пространства у гравитационной дороги под навесами стояли матово поблескивающие в свете левитирующих фонарей устройства, похожие на автомобили без колес. Формы у них различались, но в целом повторялась тема вытянутого и приплюснутого снаряда со стремительным очертаниями.
При нашем приближении в ближайшей тачке протаяла дверь. Я подумал, что это какая-то молекулярная технология, оперирующая материей на уровне молекул и атомов. Если задуматься, то в технологиях россов я еще не встречал подвижных или крутящихся частей. В поезде — и вот теперь в “тачках” — нет колес. У симботов нет шарниров на месте суставов; вещество, из которого сделан бот, изгибается подобно резине. Хотя это далеко не резина.