Подземный рейд

– Я – Цепочка, на связи. Прием!

– А-а, отыскались без вести пропавшие! – услышал он в наушниках знакомый приглушенно-хрипящий голос связиста штаба бригады.

Треск разрядов в эфире стал сильнее. Связь могла оборваться в любой момент.

– Ведем бой! Все танки подбиты. Японцы давят. Прошу огонька по квадрату 2 «Б»-8! Быстрее! Долго нам не выстоять. Пока держимся.

– Держитесь, хлопцы! Огонька подбросим и сами подойдем. Дадим прикурить…

Кому дадут «прикурить» братья по оружию, радист не услышал. В горящем японском танке, наползшем на «тридцатьчетверку», со всей мощью сработал неизрасходованный боезапас. Во все стороны разлетелись искореженные обломки брони…

14 августа 1945 года с полевого аэродрома семнадцатой армии в четырнадцать часов двадцать две минуты встали на крыло и взяли курс к квадрату 2 «Б»-8 экипажи штурмовой эскадрильи. Три звена по четыре «Ил-2» в каждом. После взлета «горбатые» (прозванные так на армейском жаргоне за чересчур крупный фюзеляж), ревом двигателей разорвав небо, умчались на восток.

Прижимаясь к земле, трое танкистов добрались до одного из подбитых танков первого взвода. Здесь залегли двое десантников. Увидев танкистов, один из них улыбнулся:

– Подкрепление прибыло. Хорошо горят, молодцы, – он махнул в сторону подбитых японских танков. – Всех пожгли. Сейчас пехота подойдет… только держись, братцы.

Вражеские пехотинцы, отставшие от японских танков, мчавшихся на предельной скорости, неумолимо приближалась на бросок гранаты.

Час неравного боя, грохота взрывов, стрельбы, крика и стонов…

Шестьдесят минут жестокой схватки за крохотный клочок чужой маньчжурской степи.

Это время казалось Шаржукову быстротечным, когда удавалось отбить очередную атаку самураев, и целой жизнью, растягивавшейся в вечность, когда из дыма враг напирал несокрушимой волной, и от его остервенелого огня невозможно было укрыться. Особенно томительно и долго тянулись минуты затишья, тогда убитые перед русскими позициями казались изготовившимися к броску, и японцы расплывчатыми силуэтами мелькали между навечно застывшими танками, готовясь к новой атаке.

Потом была сама атака, и «белые тигры», уже в который раз, опять откатываются под пулеметным огнем, под автоматными очередями чудом еще оставшихся десантников и танкистов. Живых после очередной атаки все меньше. Патроны на исходе.

Не успевали оседать одни земляные фонтанчики, поднятые пулями, как рядом с ними возникали новые. Не успевала откатиться одна волна атакующих, как ее уже подкрепляла следующая.

Давно прошло расчетное время, когда должны были подойти основные силы второй отдельной механизированной бригады. Но помощи все не было. У Олега в голове неотвязно крутилась мысль: «Когда же? Скоро ли?»

Открытая полоса перед подбитой «тридцатьчетверкой», из-под которой отстреливался экипаж ротного, была усеяна вражескими трупами, застывшими в нелепых позах.

Стрельба все нарастала. Плотность японского огня достигла максимума. Еще немного, и они подберутся вплотную.

Шаржуков усилием воли заставил себя собраться. На войне расслабился, считай, пропал. А дурное предчувствие надо задвинуть туда, откуда оно появилось.

По редким, в два-три патрона, очередям советских пехотинцев капитан мог безошибочно судить, что приближается последняя схватка. Ротный разглядел пулеметчика в неглубоком окопе. Чуть сбоку от него горбился сержант, фамилию которого Олег не успел запомнить. Шаржуков свистнул и показал ему руку с загнутыми пальцами: «Нас осталось трое». В ответ сержант приподнял диск с патронами: «Последний…»

Взлетела, вспыхнув белым росчерком, сигнальная ракета. В дыму и гари замелькали низкорослые фигурки солдат с «арисаками» в руках. Замельтешили огненные строки автоматных очередей. Визгливо запели пули, звонко цокая по броне. Олег увидел, как прямо напротив него вырос из дыма темный силуэт офицера с обнаженным мечом в руках. Танкист нажал на спусковой крючок автомата. Вдох – плавно выбранный ход курка. Будто уколовшись о его, Шаржукова, короткую очередь, фигура самурая надломилась и рухнула, едва не дотянувшись простертой рукой с мечом до танкового катка, за которым залег танкист.

Справа «дегтярев» крестил японцев пулеметным огнем. Его очереди скосили вырвавшихся вперед солдат. Оттуда раздавались крики и стоны.

Скупо, расчетливо стрелял десантник из пулемета, экономя патроны, и вдруг, неестественно рванувшись, будто привстал над своим «дегтярем», взмахом руки сбил каску и повалился на спину, неловко подвернув ноги.

– Дима, к пулемету! – крикнул сержант Алпатов, прижимая японцев к земле огнем из автомата. – Я прикрою.

На крик сержанта никто не отозвался. Сухо клацнул боек автомата. В горячке боя он не заметил, как кончились патроны.

– Оглох, Федоришин?! – сержант повернул голову.

Он увидел полузасыпанного землей Димку. Тот, склонив голову, смотрел безжизненными глазами в сторону командира. Рядом лежал пулемет с прикладом, расщепленным пулей. В руке десантник сжимал обоюдоострый нож.

Замолчавшие автоматы и крик сержанта словно обнадежили японцев. С их стороны раздались голоса:

– Русская, сдаваясь! Житя будешь!