Подземный меридиан

Леон никогда не жил в Грузии, а манера разговаривать и мыслить была у него сродни манере его соотечественников. Он только на трибунах не позволял себе употреблять такие, например, выражения: «За–а–чем так сказал?.. Нэ надо так говорить!..» Во всех же других случаях, и особенно в дружеских беседах с равными, Леон щеголял подобными оборотами. При этом разводил руками, наивно–снисходительно удивлялся, пучил сливово–черные влажные глаза.

Не торопясь, нехотя Каиров перевернул страницу. Тут ему предстал экслибрис совсем иного плана: склоненная на кулак мужская голова. В пальцах зажата автоматическая ручка.

— Леон, гляди–ка!.. Что скажешь?..

— Замечательный экслибрис!.. Главное, вашу сущность отражает. Мысль!

— А что ж, и верно. Значочек подходящий.

Так был выбран экслибрис Каирова. Голова, склоненная в глубокой думе, — вполне почтенный значок! Красуйся отныне в личной библиотеке учёного, ублажай его невинную прихоть.

Прихоти бывают разные. Один любит собирать почтовые марки, другой — монеты, а третий — щекотать тщеславие. Собственное, конечно, не чужое. Бывали же в старые времена люди, заставлявшие слуг чесать себе перед сном пятки. Многие из них были неплохими людьми. Что поделаешь: природа человека сложна и противоречива. Рядом с добродетелью уживается дурное. И если мудрецы говорят, что в капле воды отражена вселенная, то почему бы человеку не иметь маленький значок, в котором бы отражалась часть его существа? В конце концов Борис Фомич мог выбрать другой экслибрис, он мог украсить свою библиотеку лежащей на ковре красоткой. Мы бы и тогда его не осудили. Но этого не случилось. Красотка хоть и понравилась Каирову, но чувству он предпочел мысль. Склоненная в глубокой думе голова как нельзя лучше символизирует человека, посвятившего себя интеллектуальному труду.

2

На берегу моря, на валуне, стояла женщина с мальчиком. Зеленая волна, пробежав по гальке, беззлобно ворчала под камнем.

— Как вы думаете, мать она ему или не мать? — говорил кто–то сзади из тех, что сидели на лежаке и играли в карты.

Андрей Самарин не взглянул на человека, снедаемого любопытством, но, как и другие, обратил внимание на женщину с мальчиком. Она была стройна, изящна; казалось, вот–вот сойдет с валуна и направится по волнам к белому, как чайка, кораблю, плывущему в зыбкой морской дали.

«Где–то я её видел?» — подумал Андрей.

— Мамочка! Я хочу поплавать, — тянул мальчик.

— Нет, Василек, вода ещё не нагрелась.

— Слышь, братцы, она ему мать. Чтоб мне провалиться!

Самарин и на этот раз не обернулся на говорившего. Силился вспомнить, где видел женщину, но вспомнить не мог.

— Это невероятно! — продолжал судачить все тот же любопытный на лежаке. — Совсем молодая, а посмотри, какой сын. Впрочем, это она выглядит так молодо, на самом деле ей, наверное, не так уж мало лет.

Женщина с мальчиком, словно спугнутая громкой болтовней, сошла с валуна. Балансируя одной рукой и поддерживая другой малыша, направилась ио берегу в сторону санатория. Андрей украдкой глядел ей вслед, пока она не затерялась среди купальщиков.

Самарин был на пляже не один: рядом с ним лежал его друг Костя Пивень. Он только что приехал из Степнянска, и директор санатория разрешил ему поселиться в одной комнате с Андреем. Друзья давно загадали вместе отдохнуть у Черного моря и теперь блаженствовали. По условиям путевки, Костя выехал из Степнянска на четыре дня позже Самарина — теперь он рассказывал Андрею новости. Главную новость выкладывать не торопился. К ней подбирался исподволь, дразня и раззадоривая товарища.

— А что, если тебя, Андрюха, бригадира слесарей, — говорил он будто бы между прочим, — да назначили бы научным сотрудником?

Самарин не ответил. Женщина с мальчиком не выходила у него из головы. Не мог припомнить, где её видел, но что видел, так это несомненно.

— Что ж ты молчишь? — бросил Костя. — Тебя не прельщает карьера учёного?

— Нет, — сказал Андрей, не поворачивая головы. — В наше время ученым быть неоригинально — в науку многие стремятся. Лучше я сохраню свое рабочее звание, — Но ты же скоро получишь диплом инженера.

— Не дипломом останусь в бригаде слесарей.

— Мда–а–а… От этих твоих деклараций попахивает демагогией. Скорее всего, выйдет так, что мы с тобой не успеем здесь как следует прокалить свои хилые телеса, а ты уж станешь научным сотрудником.

Андрей поднялся на локтях, сбросил книгу, прикрывавшую лицо Пивня.

— Костя, не мудри, вижу по твоей лукавой морде, что ты привез новость. Не АКУ ли наш пошёл в серию?

— АКУ в серию не пошёл, а главный его создатель по возвращении с курорта станет ученым мужем.

— А ну тебя! — махнул рукой Самарин и распластался на гальке. — Шел бы ты лучше под грибок, пока не изжарился, как поросенок на сковородке. Кожа–то, смотри, как покраснела.

Костя привстал, оглядел свои длинные мосластые ноги. Кожа действительно на икрах опасно порозовела. И Пивень юркнул под грибок, стоявший рядом.