Подземный лабиринт

Он откатился к стене и поцеловал спасительное лезвие ножа, с помощью которого ему удалось выбраться. Сунув нож обратно в куртку, Игорь впал в забытье. Каменные стены подземелья охватило пламя, из которого вылетали целлофановые мешочки с черепами и кружились в подвалах подземелья. Чёрные ленты с описаниями жизни монахов связывались между собой, образовывая страшную цепь из прогнивших черепов. Игорь убегал от них, отмахиваясь факелом, который он вынул из ниши. Но черепа подступали к нему со всех сторон, окружали. Убегая. Игорь снова поскользнулся и упал в колодец, в котором уже копошилось несколько человек. Они кричали и звали на помощь. Пытаясь выбраться, люди опирались руками на головы друг друга и топили их. Игорь нырнул и снова попал в водоворот, который раскрутил его с такой силой, что выбросил наружу. Пробив подземелье, он оказался на соревнованиях. Судья-информатор объявил, что сейчас ему предстоит провести схватку с коварным соперником по кличке Хранитель, который убил на ринге нескольких человек. Схватка ведётся до смерти одного из соперников. Игорь застонал, трогая раненое плечо, и очнулся.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Страшное объяснение. — Возвращение чёрного монаха. — Опыты в лаборатории. — Кто же маньяк?

Они стояли друг против друга. Сомов и Рита. И никто не мог начать разговор. Наконец художник сказал:

— Ты нашла меня без визитки. Сама. А я думал, кто эта девушка?

Рита отметила, что Сомов назвал ее на «ты». Хотя до этого всё было по-другому. Проглотив комок гнева, она тихо сказала, так же переходя на «ты»:

— Ты убил Игоря… Моего лучшего друга, Рита запнулась от волнения. — Стрелял в моего отца и едва его не убил. Ты хотел убить его в больнице, но на его месте оказался другой. Значит, я говорю с убийцей!

— Ты говоришь с художником! С великим художником! — неожиданно закричал Сомов и прошёлся по лаборатории.

Он зажёг ещё несколько факелов, так в помещении стало совсем светло. Скуластое лицо Сомова казалось холодным и отстранённым. Он смотрел как-то неестественно, словно был слепой.

— Садись, — подвигая к Рите табурет, сказал Сомов уже спокойно. — Вы долго ходили по подземелью, ты устала.

— Мне не хочется садиться. — сухо ответила Рита, стараясь не смотреть на художника.

— Как знаешь. Тебе ещё долго быть здесь. Так что экономь силы.

— Что ты собираешься со мной сделать?

— Пока ещё не решил, — отодвинув в сторону колбы с химикатами и присаживаясь на край стола, ответил художник. — Не беспокойся. Тебе скучно не будет. Ты будешь много работать.

— Я ничего не буду делать, — отрезала Рита.

— Я предлагаю тебе заниматься любимым делом — писать картины.

— Писать картины? В этой тюрьме? После всего, что ты сделал?

— Послушай… Послушай меня внимательно, — грубо перебил девушку Сомов. — Не я позвал вас сюда. Вы сами вторглись на мою территорию. Твой отец настойчиво искал подземелье, хотя ему нужно было заниматься своей газетой и не лезть и чужие дела. Вот и все. И тогда бы никто в него не стрелял.

— Ты считаешь подземелье своим? Но почему? — спросила девушка, стоя с завязанными руками перед Сомовым.

Художник ответил не сразу. Он нервно постучал пальцами по столу.

— Это долгая история. И двух словах об этом не расскажешь, — Сомов тяжело вздохнул. — Но если ты хочешь, я поведаю тебе эту историю. Ни один человек в Мирославле не слышал её. Ты будешь первой и последней. Мы с тобой художники, поэтому можем хоть чуть-чуть понять друг друга.

— Я выслушаю тебя. Только развяжи мне руки. Мне очень больно.

Сомов подошел к Риге и развязал руки. Девушка села на стул, скрестив ноги. Что расскажет ей этот человек, который стрелял в ее отца, убил друга? Ей не хотелось говорить с ним. И всё-таки что-то ей подсказывало — она должна выслушать его.

— Когда погибла моя жена, погибла так нелепо, мне казалось, что кто-то отобрал её у меня. Я был убит горем, не находил себе места, бродил с утра до вечера по дому, будто надеялся найти ее. В моём мозгу все ещё звучал её голос, её заразительный смех. Я видел её одежду, её фотографии. Это было выше моих сил. Больше я не мог находиться в квартире, где мы прожили счастливо несколько лет. Можно я закурю? — спросил Сомов.

Было видно, что грустные воспоминания переполняют его.

— Конечно, можно, — ответила Рита.

Сомов прикурил и, выпустив изо рта сизый дым, продолжал:

— Однажды вечером, когда стемнело, я взял самое необходимое — мольберт, краски, немного еды и вышел из дома, в котором я не мог больше находиться ни одной минуты. Я не знал, куда мне идти. Родственников в Мирославле не было, друзей тоже. Мы были счастливы вдвоём с Катей, и больше нам никто не был нужен. Несколько часов я бродил по пустым улицам города. Отныне он стал для меня пустым, потому что в нём не было больше Кати.