Подземный гром

В другой группе, собравшейся вокруг носилок, шел жаркий спор на литературную тему. Костлявая женщина с разгоревшимся лицом защищала Дидону против Энея. Неподалеку коренастая румяная девица хвастала количеством съеденных накануне устриц и фалернским, которое пили из чаш для благовоний, говорила о предстоящей охоте в Сабинских горах. Ее приятель с лицом фавна забавлялся, поглаживая ее под платьем вдоль спины длинной чесалкой с наконечником из слоновой кости в виде руки. Другой молодой человек хотел ее защитить, но девица оттолкнула его локтем.

Я никак не мог найти лавку со стеклянной посудой и уже не надеялся встретить Цедицию, как вдруг увидел ее, медленно прогуливающуюся вдоль лавок в сопровождении двух рабов. Ее лицо было почти скрыто тонким покрывалом, но я тотчас ее узнал. Она небрежно мне кивнула, не разыгрывая удивления, и сказала, что уже собиралась возвращаться домой. Из-под полы ее синего плаща поблескивали золотые сандалии и выглядывал край одежды. Когда, не найдя подходящего предмета для разговора, я сказал, что отыскивал портик, где выступали декламаторы, она зевнула и ответила, что только дурно воспитанные люди помнят то, что говорилось накануне вечером. Ее тон глубоко уязвил меня, и я почувствовал к ней острую неприязнь. Я готов был холодно с ней проститься, но она взяла меня под руку и повела по узкому проходу к лавке Сосибиана, которую я так и не нашел, хотя спрашивал о ней нескольких человек и раза два проходил мимо. Наверное, ее раздосадовало, что я не ждал ее у назначенного места.

Я сразу все ей простил. Феникс и двое рабов Цедиции ждали снаружи. Я предвидел, что они будут смотреть на него свысока и отвергнут его попытки познакомиться, считая себя куда выше моего раба с его провинциальными манерами, дружеской улыбкой и лохматой головой. Мы направились в заднюю комнату, где жирный лавочник, от которого несло египетской душицей, предложил нам поднос с ломтиками хлеба, поджаренными в масле и политыми медом. Когда мы отказались от угощения, он сам съел один гренок, затем вытер пальцы о волосы мальчика-раба и почтительно удалился в лавку. Я взглянул на выставленные стекло и хрусталь и подумал, уж не ждет ли Цедиция, что я ей куплю дорогую чашу или вазу. И решил не замечать никаких намеков. Впрочем, она вскоре заявила, что ей здесь ничего не нравится. Она откинула с лица шелковое покрывало.

И сразу преобразилась. Она улыбнулась, и я подивился ее красоте. Ее нельзя было назвать красавицей, но она производила впечатление своей статностью.

— Я тебе не нравлюсь в обличье римской матроны?

Мне самой оно не по душе. Так не лучше ли мне станцевать или плеснуть тебе вином в лицо? — Она осмотрелась. — Живей вина, и я тебе все прощаю.

Мне хотелось спросить, за что меня надо прощать, но меня озаботило ее требование. Я растерянно спросил, позвать ли Сосибиана или послать одного из наших рабов… Она ответила, что придумала что-то получше, отдернула занавесь и, показав мне лесенку, ведущую на верхний этаж, стала по ней подниматься. Я смущенно последовал за ней, ощущая близость ее пышного тела, на ней было много наверчено, складки ее длинного одеяния колыхались, обтекая бедра, и я чувствовал, как от нее пышет жаром. Верхняя комната была задрапирована красными занавесками, там стояло опрятное ложе, накрытый стол с кувшинами вина, чашами и серебряным ручным зеркалом. Свет проникал сквозь единственное высокое окно с зеленоватыми стеклами. Осмелев, я попытался заключить ее в объятия, но она спокойно отстранила меня, заявив, что сейчас предпочитает тихую беседу. Я возразил, что мы могли сколько угодно разговаривать в любом месте на Марсовом поле, но ласкать ее удобно именно здесь, впрочем, поскольку комната принадлежит ей, то ей и решать, как лучше ею воспользоваться. Здесь ей все хорошо знакомо и она должна знать, как себя вести.

Ей как будто понравились эти слова, которые, как мне казалось, должны были прозвучать холодно и саркастически. Она одобрила мое благоразумие. Она с первого же взгляда решила, что я разумный человек, и ее крайне удивляет, что я позволил затянуть себя в безнадежное предприятие. Она решила дать мне добрый совет и готова была для этого даже рискнуть своей репутацией. Но почему бы нам, между прочим, не выпить вина? Вдобавок комната принадлежала не ей. Комнату снимала ее близкая подруга, у которой ревнивый муж, в минуту откровенности та проговорилась о комнате. Во всяком случае, недурно иметь пристанище, где можно отдохнуть от скучных обязанностей, не рискуя, что тебя потревожат бесцеремонные посетители.