Подземный гром

— Нет, — ответил Проксим, — и это ты мог сделать на прошлой неделе, вчера вечером, сегодня утром. Ты мог сто раз умереть, избрать самый лучший способ. И если сейчас у тебя нет выбора, пеняй на себя.

Латеран не понял иронии его слов и не подозревал, что имеет дело с собратом-заговорщиком. Но когда они подошли к месту казни, Проксим гневно толкнул его и сказал, понизив голос:

— Если бы ты стал сражаться, как подобает мужчине, я был бы на твоей стороне. А теперь издохни, как пес!

Это было место, где бичевали и распинали рабов, мрачная, обнесенная стеной площадка, где стояло три деревянных креста, потемневших от крови. Латерана заставили опуститься на колени на каменные плиты, пересеченные желобками.

— Не трогайте меня, — пробормотал он.

Проксим взмахнул мечом и нанес ему удар по шее. Латеран упал ничком, он был еще жив. Лезвие скользнуло ему по лопатке. Он с трудом поднялся на ноги, весь залитый кровью, и спокойно взглянул трибуну в лицо. Казалось, он наконец понял, где он и что с ним.

— Мужайся, воин, — сказал он.

Проксим, стиснув зубы, снова ударил Латерана, не дожидаясь, пока тот опустится на колени. Латеран грузно, с глухим шумом рухнул на землю. Проксим резко рассмеялся и неподвижно на него уставился с тревогой и отчаянием во взгляде. Меч выскользнул у него из руки, он отступил назад. Подошел легионер поднять меч, но он отстранил его движением руки. Потом медленно нагнулся, поднял меч и, передав его солдату, спокойно добавил:

— Вытри его хорошенько.

Трибун Гавий Сильван отправлен был к Аннею Сенеке узнать, что тот ответит на обвинение в сочувствии Пизону. Наталис показал, что незадолго перед тем Пизон, услыхав, что Сенека болен, отправил ему послание. Пизон спрашивал, почему ему не позволено навестить философа, на что Сенека ответил, что частые встречи не будут им обоим на пользу, но его выздоровление зависит от благополучия Пизона. Сенека прибыл на свою виллу под Римом за несколько часов до приезда Сильвана. Он сидел за завтраком с женой и двумя друзьями, когда вошел домоправитель и дрожащим голосом сообщил, что дом окружен легионерами.

— Это не должно вас тревожить, — сказал Сенека. — Пришли сюда центуриона.

Сильван подал ему письмо, где были изложены обвинения. Внимательно прочитав, Сенека ответил:

— Это правда, Наталис был у меня. Я извинился и отверг свидание с Пизоном лишь потому, что плохо себя чувствовал, что мне дорого уединение и я вынужден считаться со своим слабым здоровьем. Нелепо было бы предполагать, что интересы того или иного гражданина мне дороже своего благополучия. Никому я не стал бы делать такого одолжения. Низкопоклонство не в моем характере. Эта истина известна императору. Он должен признать, что при различных обстоятельствах Сенека свободно высказывал свое мнение и презирал искусство низкой лести.

— Это все, что ты хочешь сказать? — спросил Сильван.

— А что еще? — Сенека всмотрелся в лицо центуриона и дал знак ему подойти ближе. — Не встречал ли я тебя раньше?

— Возможно. В свите императора.

— Мне кажется, я что-то еще знаю о тебе. — Не дождавшись ответа, Сенека продолжал: — Не друг ли ты трибуна Субрия Флавия?

— Да, у нас с ним во многих отношениях одинаковые взгляды.

Сенека пытливо разглядывал его.

— Это написано у тебя на лице. Мне думается, твой образ мыслей мне сродни.

— Благодарю тебя за эти слова, — ответил Сильван. — Они мне дороже любых наград.

На этом разговор окончился. Через минуту Сенека жестом отпустил Сильвана.

По возвращении в Рим, как ему было приказано, трибун немедленно доложил императору об исполнении своей миссии. Нерон совещался с Поппеей и Тигеллином. Император с мрачным видом грузно сидел в кресле, уткнувшись подбородком в грудь. Поппея сидела, выпрямившись, на табурете и, казалось, не без труда удерживала тяжелый узел волос, как поселянка удерживает на голове кувшин с водой. Она высоко подняла маленький острый подбородок. Тигеллин сидел с табличкой и что-то на ней записывал. Когда доложили о приходе трибуна, он встал и занял место возле императора. Нерон не шевельнулся. Сумрачно выслушав донесение, он спросил:

— Готов ли он окончить свои дни, добровольно приняв смерть?

— Мне не было поручено спросить об этом, Божественный, — ответил Сильван. — Но он не обнаружил признаков страха, огорчения или отчаяния. Он говорил твердо, и в глазах отражался ясный и бодрый дух.

Слова Сильвана заинтересовали Нерона. Он слегка выпрямился.

— Тебе понравилось его поведение?

— Да, Божественный.

— Ты читал его философские труды?

— Некоторые из них, Божественный.

— Он тебе по душе?

— В некоторых отношениях, Божественный.

Нерон пристально вгляделся в лицо Сильвана.