Подземные. Жив

И вот они все равно пытаются сделать всё по уму невзирая на мои осязаемые несчастливые думы и брожение по всему дому, слушая пластинки с операми Верди и Пуччини в огромной библиотеке наверху (четыре стены от ковра до потолка с такими вещами как «Толкование Апокалипсиса» в трех томах, полное собрание работ и стихов Криса Смарта, полное то и полное сё, апология такого-то-и-такого-то написанная тёмно сами-знаете-кому в 1839-м, в 1638-м…). Я бросаюсь сказать когда выпадает случай: «Я иду спать», уже одиннадцать, я имею право утомиться, сам сидел на полу а Марду с подлинно дамским величием все это время восседала в креслах в углу библиотеки (где однажды я видел как сидел знаменитый однорукий Ник Спейн когда Бромберг в более счастливый раз чуть раньше в том году проигрывал нам оригинальную запись «Странствия повесы») и выглядела так, сама, трагично, потерянно – так израненно моей израненностью – моей жалкостью заимствованной у ее жалкости – я думаю чувствительно – что в одном месте во вспышке прощения, нужды, я подбегаю и сажусь к ее ногам и опускаю голову ей на колени прямо перед остальными которым теперь уже совершенно наплевать, то есть на такие вещи наплевать Сэнду теперь глубоко поглощенному музыкой, книгами, блистательной беседой (подобные которым не могут быть превзойдены нигде на свете, между прочим, и это тоже, хоть теперь уже и устало, приходит мне на ум жаждущий нетленки и я вижу расклад всей своей жизни, все знакомые, все любимые, все заморочки, все скитанья вновь поднимаются гигантской симфонической массой но теперь я начинаю сам плевать помаленьку из-за этих 105 фунтов женщины и смуглой притом чьи ноготки на ногах, красные в сандалиях, заставляют меня сглотнуть горлом) – «О дорогой Лео, тебе кажется НА САМОМ ДЕЛЕ скучно». – «Да не скучно! Как может мне здесь быть скучно!» – Хотел бы как-нибудь сочувственно сказать Бромбергу: «Всякий раз как приезжаю сюда со мной что-то не так, наверное довольно ужасно так говорить про твой дом и твое гостеприимство а это совсем не так, неужели ты не можешь понять что сегодня утром мое сердце разбито а за окном блекло» (и как объяснить ему другой раз когда я был у него в гостях, вновь незваным но ворвавшись перед серым рассветом с Чарли Краснером и пацаны там были, и Мэри, и другие потом подвалили, джин со «швепсом», я так надрался, буянил, потерялся, тогда я тоже мрачнел и заснул фактически на полу посреди комнаты на глазах у всех в самый разгар дня – и по причинам настолько далеким от сегодняшних, хотя по-прежнему это и есть стремное замечание насчет качества выходных у Бромберга) – «Нет Остин мне просто плохо…» Вне всякого сомнения, к тому же, Сэнд должно быть настучал ему где-нибудь тихонько шепотом что происходит с влюбленными, а Марду тоже молчалива – одна из самых странный гостей когда-либо залетавших к Бромбергу, бедная подземная битовая негритяночка вся одежда на ней и двух пенни не стоит (я за этим щедро проследил), и все же такая странноликая, торжественная, серьезная, как смешной торжественный нежеланный вероятно ангел в доме – чувствуя себя, как она рассказала мне, уже потом, действительно нежеланной из-за обстоятельств. – Поэтому я схилял, от всех, от жизни, от всего, пошел спать в спальню (где мы с Чарли в тот первый раз танцевали мамбо голыми с Мэри) и провалился изможденный в новые кошмары проснувшись примерно три часа спустя, посреди сердцещемительного чистого, ясного, здравого, счастливого дня, птицы всё поют, теперь и детишки запели, как будто я паук проснувшийся в пыльной урне и мир не для меня а для других существ повоздушнее и попостояннее самих по себе и к тому ж не так подверженных кляксам непостоянства —