Подземные. Жив

Оттуда отправившись в «Маску» как обычно, пиво, надираясь все крепче, затем наружу и пешком домой, Юрий только что приехавший из Орегона не имея где переночевать спрашивает ничего будет если он переспит у нас, я позволяю Марду высказаться насчет ее собственного дома, хоть и вяло но выдавливаю «ладно» посреди неразберихи, и Юрий направляется домой вместе с нами – по пути находит тачку, говорит «Залазьте, я буду таксомотор и завезу вас обоих наверх до самого дома». – Ладно мы забираемся в нее и ложимся навзничь пьянючие как только можно напиться красным вином, и он толкает нас от самого Пляжа к тому роковому парку (где мы сидели в тот первый печальный воскресный день моего сна и предчувствий) и мы катим себе в тачке вечности, Ангел Юрий ее толкает, мне видны только звезды да случайные крыши кварталов – ни мысли ни в одном мозгу (кроме краткой в моем, возможно и в других тоже) о грехе, об утрате настигшей бедного итальянского попрошайку потерявшего свою тачку – вниз по Бродвею к самому дому Марду, в ручной тачке, в одном месте я толкаю а они едут, мы с Марду распеваем боп и импровизируем на мелодию «Есть ли сегодня звезды в небе»6 и просто пьяные – глупо оставив ее перед домом Адама и ринувшись наверх, с грохотом. – На следующий день, проспав ночь на полу с Юрием храпевшим на кушетке, поджидая Адама как будто он весь аж лучится услыхать про наш подвиг, Адам возвращается домой мрачнее тучи свирепый с работы и говорит «В натуре у вас нет никакого соображения что за боль вы причинили какому-то старому бедному торговцу-армянину вы об этом никогда не думаете – но так подставить мою хату этой штукой под самыми окнами, допустим фараоны ее найдут, что это с вами такое». А Кармоди мне говорит: «Лео я думаю этот шедевр твоих рук дело» или «Ты замыслил и состряпал этот блистательный ход» или что-то в этом роде хотя на самом деле я ни при чем – и весь день мы рассекаем вверх и вниз по лестнице поглядывая на тачку которая далеко не заметенная фараонами до сих пор там стоит но перед ней уже шныряет хозяин квартиры Адама, рассчитывая увидеть кто придет ее забирать, ощущая какую-то лажу, а в довершение всего несчастный кошелек Марду лежит все еще в тачке где мы по пьяни его оставили и хозяин в конце концов конфисковал ЕГО и стал ждать дальнейшего развития событий (она лишилась нескольких долларов и своего единственного кошелька). – «Может произойти только то, Адам, что если фараоны найдут тачку, они могут запросто увидеть кошелек, в нем адрес, и принести Марду а ей нужно сказать всего лишь “О мой кошелек нашелся”, и всего делов-то, и ни фига не будет». Но Адам кричит: «О вы даже если ни фига не будет вы засохатили безопасность моей хаты, вваливаетесь с грохотом, оставляете зарегистрированную тачку у крыльца, и после этого говорите мне что ни фига не будет». – А я чувствовал что он распсихуется и готов к этому и говорю: «Ну его к черту, это ты им можешь скандалы закатывать а мне ты скандала не устроишь, не на того напал – это была всего лишь пьяная выходка», добавляю я, а Адам говорит: «Это мой дом и я тут могу психовать когда…» поэтому я встаю и швыряю его ключи (те что он сделал для меня чтобы я мог входить и выходить в любое время) ему но они перепутались с цепочкой от ключей моей матери и какой-то момент мы серьезно возимся на полу расцепляя их и он свои забирает а я говорю «Нет погоди, это мои, вот эти на», и он кладет их в карман и вот и всё. – Мне хочется вскочить и дернуть отсюда как тогда у Лэрри. – Марду сидит и видит как я снова еду – а отнюдь не помогаю вылезти ей. (Однажды она спросила меня «Если у меня когда-нибудь поедет крыша ты что станешь делать, ты мне поможешь? – Предположим я подумаю что ты хочешь причинить мне зло?» – «Милая, – ответил я, – я постараюсь фактически я успокою тебя что не причиню тебе зла и ты придешь в себя, я тебя оберегу», уверенность старика – но по сути сам ехал гораздо чаще.) – Я чувствую как огромные волны темной враждебности, в смысле ненависти, злобы, разрушительности текут из Адама сидящего в углу в своем кресле, я едва могу высидеть под испепеляющим телепатическим выплеском и по всей хате вся эта кармодиевская яге, в чемоданах, это слишком – (хоть это и комедь, позже мы уговорились что это будет комедью) – мы говорим о другом – Адам ни с того ни с сего снова перебрасывает ключи мне, они приземляются мне на колени, и вместо того чтобы покрутить их на пальчике (как бы раздумывая, будто лукавый кэнак вычисляет преимущества) я как мальчишка подскакиваю и закидываю ключи обратно себе в карман прихихикнув слегка, чтоб Адам почувствовал себя лучше, а также чтобы произвести на Марду впечатление своей «справедливостью» – но она этого так и не заметила, она наблюдала за чем-то другим – и вот теперь когда мир восстановлен я говорю «И в любом случае это Юрий виноват а вовсе не так как говорит Фрэнк про мои неквалифицированные замыслы» – (тачка эта, эта тьма, то же самое как и когда Адам в пророческом сне спускался по деревянным ступенькам увидеться с «Русским Патриархом», там тоже были тачки) – Поэтому в письме которое я пишу Марду отвечая ее красоте которую я пересказал, я делаю глупые сердитые но «претендующие на то чтобы быть справедливыми», «быть спокойными, глубокими, поэтичными» заявления, вроде: «Да, я разозлился и швырнул ключи Адама ему же, потому что “дружба, восхищение, поэзия дремлют в почтительной тайне” а невидимый мир слишком красив чтоб быть притянутым к суду социальных реальностей», или какую-то подобную чушь на которую Марду должно быть взглянула краем глаза – письмо, которое как предполагалось будет соответствовать теплоте ее письма, ее уютненькому-в-октябре шедевру, начинаясь с бессмысленного-если-вообще признания: «Последний раз когда я писал любовную записку она оказалась полной чепухой – (имелся в виду более ранний полуроманчик с Арлиной Вольштеттер) – и я рад что ты честна», или что «у тебя честные глаза», говорилось в следующем предложении – письмо должно было прийти в субботу утром чтоб она ощутила мое теплое присутствие пока меня нет а я вывожу мою работящую и заслужившую мамочку в ее кино где она бывает дважды каждые полгода и за покупками на Маркет-стрит (старая работница-канучка абсолютно не осведомлена о расположении перемешанных улиц Сан-Франциско) но пришло долгое время спустя после того как мы с нею уже увиделись и было прочитано при мне, и скучно – это не литературная жалоба, но то что должно быть причинило Марду боль, отсутствие взаимности и глупость относящаяся к моим нападкам на Адама – «Чувак, ты не имел права орать на него, в самом деле, это его хата, его право» – а письмо одно большое оправдание этого «права орать на Адама» а вовсе не ответ на ее любовные записки —