Земля по успела слежаться, кетмень брал ее легко. Я довольно быстро достиг стенки, сложенной из сырцового кирпича, разобрал ее. Потом зажег свечу и полез в пишу.
Тело, обернутое в саван, показалось мне совсем крохотным. Я разорвал ткань на лице, поднес свечу…
Это была не Адолят!
Зубы мои выбивали дробь, я покрылся холодной испариной. Маленькая, кто же загнал тебя сюда? Чья злоба? Ты же совсем еще девчонка…
Я заставил себя осмотреть тело и обнаружил переломы обеих ног. Обеих! Я старался запомнить ее лицо, не чувствуя на руке обжигающих капель воска. Затем стал поспешно закладывать нишу кирпичами, сгребать землю в яму, восстанавливать холмик…
В каком-то лихорадочном состоянии я пробирался в темноте, елозя плечом по равнодушным дувалам узких улочек. Кто же ты, маленькая? И как ты очутилась на пути проклятого семейства?
Кладбище преследовало меня неотступно, я это чувствовал всей кожей. Ну да. Луна, снявшись с сухих веток, бежала за мной по небосводу, преследовала, словно боялась потерять меня из виду… А ведь где-нибудь в это самое время, в каких-то уголках земли, наверняка звучит красивая музыка и прекрасные женщины и мужчины танцуют, поют… Им не надо искать бандитскую хазу и разрывать могилы убитых девчонок. Они живут, живут, живут… Моя душа воспылала жаждой этого выдуманного мира. Мне захотелось яркого света, покоя, любви. Я тоже хочу музыки! Я тоже хочу танцевать с красивой женщиной, такой, допустим, как жена товарища Муминова — в красной косынке и кожаной тужурке. Мне надоело гоняться за бандитами, искать их хазы! Я устал! Устал!
Но надо было вывозить грязь из конюшен, не помышляя о плате. Надо было разрывать могилы, в которых упрятаны факты и истины. Надо было строить новое, если уж начали…
Когда я пришел к Владиславу Пахомычу, он сидел на кухне в домашнем халате, пил чай из стакана в серебряном подстаканнике и читал толстую книгу при свете толстой свечи. Он посмотрел на меня поверх пенсне. Я поздоровался.
— Надырматов?! Прошу-с выйти вон! Не желаю с вами разговаривать! Да-с!
Историю Владислава Пахомыча знали все в городе, подшучивали над ним и жалели. Первая его жена убежала в Россию с проезжим офицером. Владислав Пахомыч ни словом не отозвался о ней плохо и даже отправил по почте на петербургский адрес того офицера любимые книги бывшей супруги, а также вещи, которые она не успела взять с собой. Вторая жена умерла во время последней вспышки холеры в Туркестане. С тех пор он жил бобылем.
— Подождите, Владислав Пахомыч, не надо так… — Я подошел к столу и без спросу сел на табурет. — Вы осмотрели не Адолят. Они похоронили совсем другую… Другую! Адолят жива. Или, может, подменили тела мертвых?
— Чушь собачья! — Он с шумом захлопнул книгу, и свеча загасла. — Блеф! — продолжал он в темноте, смахнув на пол по неосторожности все, что было на столе. — У вас все симптомы психического отклонения, Надырматов! Да-с! И прошу вас, нет, требую — убирайтесь из моего дома!
Сюда бы моего друга Кешку Софронова. Взял бы он за грудки заполошного доктора и сказал бы ему по-свойски: «Цыц, контра подколодная! Затаился и жалишь исподтишка?!» И Владислав Пахомыч сразу бы сбавил тон. Но не мог я его взять за грудки. Я начал искать на полу свечу, замочив руки в лужице разлитого чая. Нашел свечу под столом, зажег ее от спички.
— Так вы не уйдете?
— В своем медицинском заключении вы, конечно, не написали, что труп с перебитыми ногами? Может быть, потому не написали, что с перебитыми трудно самой залезть в петлю? Я бы даже сказал: невозможно.
— Какие ноги?! — закричал он, опять погасив свечу. — Что вы болтаете?!
Я объяснил ему, какие ноги. Он взволнованно дышал в темноте и молчал.
— Расскажите, как вы освидетельствовали труп, — попросил я очень вежливо и подбирая слова, которые ему понравились бы. «Освидетельствование трупа» — это были слова из протоколов, и мне казалось, они звучат для Владислава Пахомыча привычно и успокаивающе. И тогда он начал рассказывать.
Себя он считал другом местного населения, знал язык, обычаи. В городе и ближних кишлаках его уважали, потому что он лечил от ришты, малярии, дизентерии и множества других местных недугов. Обычно мусульмане не допускали врача к телу умершего, были случаи, когда вспыхивали волнения на этой почве. Но тут поддались на уговоры товарища Муминова и самого доктора, допустили, разрешили осмотреть верхнюю часть тела и лицо.
— Мне стало ясно, что она… Да-с… Факты неопровержимые… Мне говорили, что вы с ней… — Он выкрикнул: — Вы забавлялись с ней! Все в уезде уже знают!
— Это не та, с кем я забавлялся, как вы изволили… — Я с трудом держал себя в руках. — Это не Адолят. Эту я никогда раньше не видел!
— Почему же утверждаете, что не она?
— Да потому, что я только что с кладбища! И точно теперь знаю — это не Адолят.
У Владислава Пахомыча перехватило дыхание.
— Вскрыли могилу?! Да вам же теперь не жить! Где бы вы ни были, найдут…
— Об этом знаете только вы…
Я ждал, что он ответит. Но он молчал.
— Или обманули вас, Владислав Пахомыч… Или… за хорошую мзду, под угрозой или по другой какой причине, но вы…