Подземные дворцы Кощея

— Видишь иву в распадке? Ориентир один, камни — ориентир два. Где-то там должна быть щель. В нее самурай и залез.

Они спустились в низину, сели на камни, закурили. Задавленная ночным морозцем трава полегла, протянув длинные плети. Слева громоздилась груда мшистых камней в окружении кустарника. Вот эти-то оголенные кусты, пронизанные во всех направлениях побуревшими травяными лианами, издали и казались сизым дымком. Справа возвышался ярко-желтый охряный откос, поймавший макушкой последние лучи солнца. Под обрывом, как под щитом, стояла большущая старая ива, не потерявшая еще ни одного листочка. По растрескавшемуся могучему горбылю ствола сновала пара юрких и нагловатых поползней. Поглядывая на людей и попискивая, пичуги перепорхнули почти к ногам Посудина. Он протянул им голую ладонь.

Издали донесся шум…

— Барабанов спотыкается, — сказал Кощеев и поднялся с камня.

Поползни с писком разлетелись в разные стороны.

Втроем обыскали низину, попыхивая самокрутками. Ничего интересного не обнаружили.

— Может, не самурая ты видел? — Зацепин опять сел на траву и начал снимать сапог. — Может, барсук тут гулял или другой зверь. Говорят, в этих местах было полно барсуков.

Кощеев громко запел, нарочито фальшивя:

На карнавале
Под сенью ночи…

— Трудный ты человек, Кощеев, — с обидой проговорил Посудин.

Кощеев, пришлепывая ладонью по камню, продолжал петь:

Вы мне сказали:
«Люблю вас очень»…

С грохотом оружия и амуниции появился старшина Барабанов. Лицо мокрое, усы обвисли.

— Так… — сказал старшина, переводя дыхание и утираясь рукавом. — Отдыхаем, значит? И поем.

— Никак нет, товарищ старшина, — Зацепин поднялся, попытался доложить, но старшина прервал:

— Вижу, ефрейтор Зацепин. Вы лично — портянки сушите. Приведите себя в порядок, потом… В общем, совесть имейте, товарищ ефрейтор. Перед вами не панибрат какой-нибудь, а ваш непосредственный начальник, командир взвода.

Чрезвычайно редко Барабанов переходил на «вы», и это не обещало ничего хорошего.

— Разрешите, товарищ старшина? — Посудин вытянул руки по швам и, ощущая на себе недовольный взгляд Барабанова, вдруг почувствовал огромное желание отдать честь. Он с трудом подавил в себе эту нелепую в данной обстановке потребность и заговорил нарочито бойко: — Мы преследовали самураев до того места…

— До которого? — перебил старшина и, повесив на шею свой новенький ППШ, сложил на него руки — совершенно мирная фигура на мирном пейзаже. — Как нужно доложить по всей положенной форме, рядовой Кощеев?

— Докладать нужно так… — произнес, словно отстукал на машинке, Кощеев. — Преследование противника силами до трех старослужащих бойцов, вооруженных винтовками системы капитана Мосина образца 1899 года, продолжалось вплоть до южного ската высоты 960.

— О! Герой! — Старшина обошел Кощеева, присел на камень. — От зубов так и отскакивает!

Поляница с ручным пулеметом и гирляндой гранат-«фенек» на поясе топтался наверху, демонстративно не желая спуститься в низину. Неожиданно он захохотал трубным басом.

— Ты чего, рядовой Поленница? — Старшина вытащил из полевой сумки пачку папирос. — Расскажи нам, что увидел смешного, и мы все посмеемся, значит, вместе с тобой.

— Да я так, товарищ старшина… Про сэбэ.

— А я знаю, почему ты «про сэбэ». Кощеев ляпнул с потолка «высота 960» и не перекрестился даже. Очень смешно. Теперь скажи нам, рядовой Посудин, коль твой командир все еще держит сапог в руках… Какие они, эти самые самураи, и что они делали в данной местности?

— Как вам сказать, — замялся Посудин. — Пока мы бежали, они скрылись… Вернее, он скрылся. Один был самурай, рядовой Кощеев видел.

— А ты не видел?

Посудин честно признался:

— Не видел.

Массивное лицо старшины медленно темнело. Сдерживая гнев, он обернулся к Кощееву:

— Теперь послушаем тебя. Говори.

— А что тебе говорить, старшина? Ты в своей умной голове все уже и без наших слов выстроил! Тебе начхать на наши слова. Ты начальник, а начальника любить полагается. А как же тебя любить, если ты меньше моего солдатской каши ел? — Кощееву показалось, что говорит он недостаточно зло. — Да и если разобраться, кто ты есть, старшина? Тыловая крыса, пороху не нюхал.

Бойцы, ошеломленные выходкой Кощеева, молчали. Барабанов медленно приходил в себя.

— Ты же меня, сукин сын, с педелю, как увидел, — запинаясь проговорил он. — Откуда тебе знать, нюхал я пороху или не нюхал? Ишь чем захотел ушибить — не нюхал! Да ты сам-то нюхал? Что-то не видать на тебе ни орденов, ни медалей… Значит, так, товарищи бойцы, — голос его отвердел. — Всем встать по стойке «смирно». Ефрейтор Зацепин! Два наряда вне очереди! За допущенные безобразия и панибратство с подчиненными, за учинение глупой беготни но сопкам… Рядовой Кощеев! Десять суток ареста за физкультуру, которую ты нам устроил, за обращение не по форме к командиру взвода и грубости при этом. Вопросы есть? Вопросов нет. Рядового Кощеева снимаю с наряда. Зацепин, забери у него винтовку и ремень.

Возвращались молча. Солнце скрылось, из низин и артворонок торопливо выползали сумерки.