Подземные дворцы Кощея

— Ни хрена себе бред, — сказал вслух Кощеев. Он очень боялся, что самураям надоест стрелять и они начнут кидать гранаты с высоты.

Как только пулемет умолк, Кощеев сменил укрытие, швырнул гранату «феньку». Она с шумом прошибла невидимую хвою, стукнулась о древесный ствол и ушла в сторону, взорвалась не там, где надо было. Пулемет молчал, поэтому Кощеев осмелел и запустил в темень свою последнюю надежду — гранату РГ. Слышно было, как граната звучно ударила в камень и покатилась куда-то обыкновенной булыжиной. Испорченный взрыватель? Или рукоять не перекрутил?

— Невезуха, — определил Кощеев и поспешил убраться со скал.

Пулемет молчал.

УТРО

Утром наехало много машин: джипы с офицерами и саперами, «студебекеры» и ЗИСы с солдатами. Над дорогой плавали смерзшиеся островки тумана, и выхлопные газы дробили их на мелкие осколки, создавая гремучую смесь, непосильную для легких. Усталый и возбужденный, Зацепин рассказал Кощееву с пятого на десятое, как добрались до УРа, как «расколошматили» засаду — по крайней мере в них ночью кто-то стрелял, — как, на счастье, на них наткнулся механизированный патруль. Потому и обернулись быстро. И что мирноделегаты отдыхают под теплым крылышком старшины Барабанова. И что старая коряга Чень «накапал» на Зацепина, Кощеева и даже на покойника Мотькина. Особенно на Кощеева.

— Черт с ним, — вяло отмахнулся Кощеев.

Он плотнее завернулся в солдатский бушлат, который одолжил на время сердобольный шофер с ЗИСа, и подумал: «Вот и привыкли уже: Мотькин — покойник…»

Автоматчики начали прочесывать лес и скалы и обнаружили труп в каменной россыпи. Младший лейтенант, переводчик, затянутый туго в скрипучие новые ремни, испуганно смотрел себе под ноги. Потом наклонился, потрогал веточкой раздавленную плоть, сковырнул что-то с погона.

— Фельдфебель. Надо же, — произнес он, потом встрепенулся, посмотрел на обступивших его людей и повторил: — Надо же…

Посмотрев на тугие шинельные спины солдат, штурмующих скалы, на торопливо скачущего вслед за ними Зацепина, Кощеев спустился на дорогу.

Некрасивый, злой сапер — погоны были скрыты под меховой безрукавкой — стоял возле женщины и наблюдал за солдатами и сержантом, которые разбирали стенку вокруг нее и раскладывали на плащ-палатке инструменты. Женщина была похожа на какого-то азиатского божка, высеченного из камня и раскрашенного блеклыми красками.

— Разминировать будете? — нерешительно спросил Кощеев.

— А что еще делать? — излишне громко сказал сапер. — Не любоваться же?

В Кощееве вспыхнула неприязнь к нему.

— На неизвлекаемость поставлена, — мстительно проговорил он.

— Без тебя разберемся! — разозлился сапер. — Шагом марш в укрытие!

Какой-то майор, должно быть, политработник, приказал всем укрыться за скалой.

— Где моя шинель? — спросил его Кощеев. — Я оставлял ее здесь…

— Так это ты? — почему-то поразился офицер и посмотрел на его ноги, обернутые портянками. — Найдется твоя шинель, пойдем, пойдем отсюда.

Кощеев нашел свои вещи и винтовку возле затоптанного костра, сгреб их в охапку и только после этого пошел в укрытие за ноздреватый зазубренный угол скалы. Здесь уже собрались люди. Курили, переговаривались. Кощеев вытащил из вещмешка бинокль и высунулся из-за скалы. Майор попросил у него бинокль, Кощеев, не глядя, отдал.

— Богато живешь, — сказал офицер и начал смотреть в бинокль.

— Если на неизвлекаемость, то как извлекать? — спросил его Кощеев.

— Подкинул ты нам работенку, солдат, — говорил офицер, не отрываясь от бинокля. — На что Васильев, классный спец, ювелирный талант, собственно говоря, а дрогнуло в нем. Такие подарки разминировать не положено, но здесь же человек!

— Значит, если…

— Помолчи, солдат.

Томительно тянулось время. Все в укрытии устали от ожидания. «Каково же Васильеву?» — наверное, не раз думал каждый. Но вот сапер подошел к укрытию. Круглое большеротое лицо осунулось и стало серым, как оберточная бумага. Он протянул офицеру на ладони два металлических стержня-взрывателя!

— Основное сделал, еще малость осталось… — И неожиданно жалобно произнес: — Дайте закурить, славяне.

Болтливый и шебутной сержант без головного убора (фуражку унесло в пропасть, когда ехал в машине) отдал ему раскрытую коробку «Казбека» с одной-единственной папиросой.

— Вот, товарищ капитан, для вас берег.

С верхнего этажа скал прорвалось яркое солнце, и туман над пропастью вспыхнул розовым пламенем.

Капитан с жадностью искурил всю папиросу до картона и, ни слова больше не сказав, покинул укрытие.

Кощеев почувствовал неловкость из-за глупой своей неприязни к саперу. Он вспомнил, что до сих пор не обулся, и начал втискивать ноги в ботинки.

Прошло еще время. В горах вспыхнула перестрелка, но тут же оборвалась. Автоматчики спустились на дорогу. Зацепин сообщил, что положили троих самураев отстреливались, сволочи, до последнего.

— А наших? — спросил Кощеев. — Наших сколько положили?

— Никого, слава богу. Научились лоб не подставлять…