Подземные дворцы Кощея

Я не ответил, лишь махнул рукой — катись, мол, и без сопливых понятно. С трудом узнал Арбакеша в тощем и долговязом шахтере, он был вместо кучера на бричке, переполненной людьми. На голове у него — сочащийся черной влагой треух. Потом разглядел Карима и Немого на той же телеге.

— Чего тебе, предатель? — спросил Арбакеш.

— Дело есть.

Он передал вожжи русскому парню, и трое бывших «братьев» окружили меня.

— А где Мундыз, Ли-китаец, Турды-Ишакчи? — спросил я.

— Зимой умерли. Болели, — спокойно ответил Арбакеш, разглядывая рану у меня на горле. — А тебя кто резал?

— Жаскан.

— А почему не дорезал?

Я рассказал. Они посмеялись, сказали, что отец Бурибек разрешил ему жениться и разрешил взять денег из семейного казана — для тоя и калыма. Теперь ищут невесту: чтоб была мусульманка, красивая, не больная и богатая. Если не найдут — придется ехать в степь и там искать.

— Ну, к тому времени у него заживет, — сказал я.

— Конечно, заживет, — согласился Косой Карим.

— Так какое к нам дело, предатель, говори, — Арбакеш сплюнул мне под ноги.

— Не надо называть меня так, — сказал я с угрозой. — Понял?

— А как? — взъелся Арбакеш.

— Пусть сначала скажет, — придержал его Карим, а Немой стукнул Арбакеша плечом, замычал в поддержку Карима.

Я постарался понятней объяснить, что нужно перехоронить хорошего человека в связи с его желанием. Они раздумывали, отлично зная, что я не в ладах с покойниками. А Немой и Арбакеш научились обшаривать гробы, выставленные в рабочей поселковой церквушке для отпевания: снимали с трупов кольца и серьги, обувь…

— А ведь тоже пригожусь когда-нибудь, — сказал я, — сделаю для вас что-нибудь такое, чего вы но сможете.

Они пошептались.

— Хоп, — сказал Арбакеш, — поклянись, что поможешь, когда у нас будет дело в городе.

Я поклялся двумя клятвами — христианской, из Библии, и мусульманской, из Корана.

XVIII

Ночью разыгралась настоящая зимняя пурга, снег валил крупными хлопьями с разных сторон, только не сверху. Я пробирался сквозь непогоду, толкая впереди себя ручную тележку на двух колесах. Крепостное кладбище было на верхотуре, между старым рвом и каменной стеной, и когда я полез вверх, то источенные тяжкими испытаниями подошвы моих башмаков скользили и тащили меня назад вместе с тележкой. Я взмок, несмотря на плохую одежонку, и некогда мне было думать о страхах. И слава богу, иначе, не знаю, дошел бы я до места.

Бывшие братья уже ждали с лопатами и керосиновым фонарем — Немой держал его под полой зипуна, и поэтому лицо Немого, подсвеченное с подбородка, было жутким. А тут еще завывания ветра — будто голоса покойников…

— Господи, спаси мя, — перекрестился я. — Ну, что вы стоите?! Еще не копали?

— Не знаем, какую раскапывать, — нервно проговорил Арбакеш.

— Ты сказал в конце, у ямы, а там их много.

— Надо самую мягкую! — испугался я.

— Они все самые мягкие.

Трясясь и стуча зубами, я пошел следом за ними. Арбакеш злился и ругался по-русски, не боясь мертвых. Ну да, ведь это были русские мертвые, не мусульмане, и можно было их ругать — по каким-то родовым обычаям кишлака, из которого выкинули Арбакеша в грешный мир…

Немой подносил керосинку то к одному холмику, то к другому, а я пытался угадать, под которым из них Засекин. Я различал буквы и цифры, намалеванные черной краской на православных крестах, и в отчаянии мне казалось, что все они — про Засекина. Я зарыдал без слез, Арбакеш ударил меня кулаком по лицу, приводя в чувство.

— Давай скорей!

Буквы-то я знал, и очень хорошо, вопреки себе, вопреки родовым табу. Но складывать из них слова не умел, не хотел, не смел. Будто прочная стена стояла между морем из письменных знаков и моим разумом. И теперь, вглядываясь в корявые надписи, выполненные, по-видимому, наспех и украдкой тюремным гробовщиком вопреки закону, я вдруг прочитал: «Засекин», Бросился к другому кресту, сбитому из некрашеных сосновых дощечек, и прочитал: «Бочкарев». Я схватывал слово целиком. Скорее это были догадки по поводу написанного на крестах. Мой измученный жаждущий мозг хватал все знаки разом и мгновенно выдавал ответ на предложенную загадку. Я бросался от могилы к могиле, вслух читал знакомые сибирские фамилии. Нашел еще одного Бочкарева. Ведь Матвея Африканыча тоже зарыли здесь. А потом попалось иностранное, по-видимому, слово, его я не смог разгадать.

…Углекопные джигиты вырыли труп, зашитый в дерюгу, привязали его к тележке и бегом повезли через весь город. У ворот поскотины мы расстались. Бывшие братья побежали на рудник, чтобы успеть на первую молитву, а я повез покойника дальше.