От пристани вела тропинка к холму, за которым виднелись старые рыбацкие хижины. Они лепились друг к другу, как ракушки на отмели, и выглядели так же убого, как и сама Рыбачья пристань, живой свидетель разрушения, которое несет в себе время.
Обогнув причал и лодки, Таня вышла на тропу и стала подниматься наверх, по дороге, по-прежнему не встретив ни единого человека. Нужный ей дом был вторым слева, и, как и первый, лепился к краю песчаного обрыва. Старый деревянный забор покосился, прогнил и рухнуд в нескольких местах. Уже от калитки было видно, что дом очень старый и отчаянно нуждается в ремонте. Крыша его прохудилась, в черепице виднелись дыры. Окна вместо стекла были затянуты желтоватыми рыбьими пузырями, не пропускающими ни воздуха, ни света. Ступеньки сгнили и опали.
Отворив со страшным скрипом калитку, Таня пошла по заросшей бурьянами дорожке к самому дому. Может, когда-то здесь и был сад, но со временем он весь зарос сорной травой и так же, как и всё остальное, пришел в запустение.
Это рыбацкое жилище, похожее на тысячи остальных рыбачьих хижин, разбросанных вдоль побережья, явно было домом бедняка. Возможно, из-за старости — и своей, и его — хозяин уже не мог выходить в море так, как раньше, а потому и не мог зарабатывать так, как прежде. Вот его жилище и стало разрушаться и постепенно приходить в полное запустение.
Слева, за домом, были развешены для просушки рыбачьи сети — такие же рваные в нескольких местах, как и у других рыбаков. От них шел острый, резкий запах водорослей и моря. Кому-то, может, этот специфический запах показался бы вонью... Но только не Тане. Она очень любила запах моря, и все, что было с ним связано, все, что пропитало сети острым сочетанием прожитых лет и высохшей морской воды.
Собачий лай зазвучал снова и так близко, что Таня вздрогнула. Ей вдруг показалось, что собака очутилась совсем рядом — либо в самом доме, либо в соседнем, уж слишком отчетливо зазвучали эти тоскливые, вибрирующие ноты... Утробный собачий вой поневоле нагнетал атмосферу липкого страха.
Таня поднялась по просевшим в землю ступенькам и заколотила кулаком в дверь. Из щелей посыпалась пыль, от сильных ударов старая дверь зашаталась. Ответом Тане была полная тишина. Прервавшись на мгновение, собачий вой зазвучал с новой силой. Теперь, находясь возле двери, Таня поняла, что собака не в доме. Скорей всего, воющий пес был где-то рядом, по соседству.
Подождав, она снова заколотила в дверь. В этот раз ее удары звучали чуть тише. Ответа на них так и не последовало. Тишина была словно разлита в воздухе. Таня вздрогнула — во всем этом молчании было что-то зловещее. А еще и собачий вой... Ей было не по себе.
Она снова толкнула дверь. Заперто. Спустившись со ступенек, Таня подошла к окну и начала стучать:
— Есть здесь кто-нибудь? Эй, есть кто в доме?
Ответа не было. Похоже, дом был пуст. Поняв это, Таня расстроилась: было слишком утомительно ехать в такую даль еще раз и обидно уходить вот так, никого даже не встретив.
— В доме кто-то есть? — снова уже тише крикнула Таня, не надеясь на ответ. Но внезапно за ее спиной послышался характерный шорох — кто-то шел по дорожке. И тут Таня вспомнила, что оставила калитку открытой.
С ужасом обернувшись, она разглядела древнюю старуху с морщинистым лицом, закутанную в клетчатый теплый платок. Она шла медленно, двигалась как-то очень осторожно. Тане показалось, что ей лет сто, не меньше.
— Шо орешь, или как? — прошамкала, приблизившись, старуха беззубым ртом. — За шо тут хипиш на постном масле?
— Я Седого ищу, — робко произнесла Таня, с надеждой обернувшись к ней, лтбросив весь свой страх.
— А зачем тебе Седой? — Старуха с интересом уставилась на нее. Таня поняла, что, несмотря на возраст, та находится в полном рассудке. Об этом свидетельствовали внимательные, цепкие глаза, в которых отчетливо светились разумные мысли.
— Я из города приехала. Переговорить с ним надо. Дело важное, — коротко сказала Таня.
— Не повезло тебе, фифа! — хмыкнула старуха. — Приехала из города та поцеловала замок. Нету Седого. Не возвращался.
— Не возвращался? Откуда? — переспросила Таня.
— Он к сыну поехал, за сына своего, в Аккерман, — ответила старуха и добавила с какой-то потаенной гордостью: — Сын его в люди выбился, в Днестровском лимане, возле крепости, рыбу ловит. За крепость слышала?
— Слышала, но никогда не была, — сказала Таня.
— Вот там лиман, и сын его как раз там, — заговорила старуха отрывисто. — Седой у него часто живет. Видать, еще оттудова не съехал. Вишь, дом без хозяина — полный бардак. Все поломано, как за помойку.
— А когда Седой вернется? Вы знаете? — с надеждой спросила Таня.
— А оно мине надо? Оно мине надо — як з гробу за белых шкарпетках! — вдруг оскалилась старуха. — Седой — он головой стукнутый. А знаешь, за шо так?
— За шо? — машинально переспросила Таня.
— За то! Слышала от разных людей... Шо в точности — не скажу, но за то говорят, шо плохо за щас в Аккермане. Там призраки.
— Кто? — моргнула Таня, не ожидая ничего подобного.