Подвойский

— Картина у меня, Нинуша, получилась такая, — без предисловий начал Николай Ильич, не сомневаясь в том, что обстоятельно говорить можно только о России, а не о пустяках каких-нибудь. — В январе пятого года было «кровавое воскресенье». В апреле Третий съезд партии и Ленин сориентировали на вооруженное восстание. В июне произошли восстания в Лодзи и на «Потемкине». В октябре — серия крестьянских восстаний по всей стране. Наиболее крупные были в Прибалтике, на Украине, в Закавказье, в центральных губерниях. В ноябре восстают рабочие в Риге и Либаве. В начале декабря началось, наверное, самое крупное восстание в Москве, вслед за ним или вместе — в Екатеринославе, Новороссийске, Мотовилихе, потом — в Харькове, Ростове. В январе девятьсот шестого года произошли восстания солдат и матросов в Свеаборге, Кронштадте и Ревеле. Дальше сообщений о восстаниях уже нет, есть только о волнениях, стачках, бойкотах. Сейчас уже середина девятьсот седьмого года. Выходит, пик прошел, события идут под гору. Правительство разогнало Думу и даже, обрати внимание, арестовало социал-демократическую фракцию. Значит, правительство почувствовало себя уверенно и переходит к репрессиям. Уж теперь-то оно покажет зубы…

— Клыки, Николушка, — вздохнув, вставила Нина.

— Да, это вернее. Поступают сообщения об арестах в Петербурге — больше сотни человек. Пишут, что среди них есть члены Петербургского Комитета.

Николай Ильич замолчал.

— …А мы тут в тенечке прохлаждаемся! — Он встал и прошелся по беседке, в сердцах отбросив попавшийся под ногу сучок.

Нина молчала — возразить было нечего. Она окончательно поняла, что Николая тяготит швейцарское отсиживание.

— А еще вот что получается, — тем же тоном продолжал Николай Ильич. — Восстания шли целый год. Одно за другим — то тут, то там. Как в сильную грозу — сверкает сильно, но в разных местах. Все восстания давились по отдельности. Причем везде — войсками. Не только казаками, но и пехотой, кавалерией, саперами — теми, которые были под рукой. Похожее, что теперь армия нужна не для войны с неприятелем, а больше для войны с народом. У нас, в Ярославле, сколько войск! А военных большевиков по пальцам можно сосчитать. Лишь в Фанагорийском полку нам с Емельяном Ярославским удалось партгруппу создать, да и то в самый последний момент… Так дальше нельзя.

Нина согласилась. Она еще в Костроме вместе с «Хромым» думала о том, что их дружине солдат не одолеть. Они тогда и готовились-то действовать только против черносотенцев да полиции. Думали и о том, что к полкам подступиться очень трудно.

События в России стали ежедневной темой разговоров Николая Ильича. Исчерпывающий, всесторонний анализ всего происходившего в России дал В. И. Ленин. Он был там — в самой гуще событий. Его статьи, речи стали поступать в полусонный Берн. Владимир Ильич мужественно признавал, что революция потерпела поражение, что разгон Думы, или «третьеиюньский переворот», есть начало периода реакции. Ленин призывал не терять бодрости; отступая, сохранять силы для грядущих боев, ибо причины, вызвавшие революцию, остались, и новая революция неизбежна.

В Берне появились эмигранты из России — те, которым удалось вырваться за границу. Они рассказывали о страшных репрессиях царизма, о судах, тысячами отправлявших рабочих, крестьян, солдат, матросов на расстрел, на каторгу, в тюрьмы и ссылки. Особенно беспощадно царские сатрапы расправлялись с большевиками.

Николай Ильич и Нина жадно слушали каждого нового человека, приехавшего оттуда, из России, горячо обсуждали новости. Красоты Швейцарии стали блекнуть в их глазах. Глядя во время прогулок на аккуратные улицы Берна, на гуляющую беззаботную публику, они мысленно видели другое — рабочие казармы, грязные улицы, изнуренные лица ярославских и иваново-вознесенских ткачей. Письма Николая Ильича и Нины Михаилу и Ольге Кедровым в Петербург, раньше живые и подробные, стали короткими и беспокойными.

Николай Ильич все чаще стал доказывать Нине, но больше самому себе, что он вполне здоров. Она слабо возражала. И вдруг однажды во время такого разговора, как-то зябко поежившись, неожиданно сказала:

— А мое здоровье, Николушка, теперь будет все хуже…

Она заплакала. Николай Ильич испугался, прижал ее к себе и посмотрел в синие, такие дорогие глаза.

— Что с тобой, Нинуша?

Из ее глаз обильно лились слезы. Он растерянно гладил ее пушистые волосы и только повторял:

— Что с тобой, Нинуля, дорогая?

Она постепенно затихла. Потом подняла к нему мокрое от слез лицо и снизу вверх посмотрела на него каким-то обновленным, полным счастья и ласки взглядом.

Николая Ильича наконец осенило.

— Правда? Это правда? — Он стал целовать ее в мокрые глаза.

Она кивнула. Он вновь поцеловал ее, поднял на руки и закружил по комнате.