Подвойский

Берн поразил Николая Ильича и Нину своей благоустроенностью и безмятежным спокойствием. Они целыми днями ходили пешком. Любовались готическим собором XV века, расположенным в центре города, ратушей, крепостью, аккуратными домами с высокими крышами и расписными фасадами, фонтанами, статуями, причудливыми башенками. Подолгу стояли на высоком мосту Кирхенфельдбрюкке и смотрели с него на город, на бурлящий поток холодной реки Ары. Дивились красоте горных вершин: Глетчер, Эйгер, Юнгфрау. Поднимались на гору Гуртен. Гуляли по ухоженному, как сад, лесу Бремгартен. Тихий и зеленый Берн казался им всеми забытым земным раем. Уютные кафе — на каждом шагу. Море цветов. Чисто выметенные, отлично мощенные улицы всегда заполнены нарядной приезжей публикой. И повсюду медведь — символ города. Он напоминал им Ярославль, символом которого также был медведь.

Николай Ильич оживал не по дням, а по часам. Если первое время Нине приходилось проявлять настойчивость, приглашая его на прогулки, то теперь любознательный и жадный до всего нового непоседа, он сам не давал ей сидеть в квартире, вовлекая ее во все более дальние прогулки по окрестностям города.

Однако вскоре это своеобразное эмоциональное пиршество ему стало надоедать. Однажды он назвал их жизнь «бестолковой». А Нина после этого разговора вздохнула с облегчением и повеселела. Она поняла, что ее Николушка настолько окреп, что его потянуло на дело.

Чтобы не терять времени зря, Николай Ильич записался в Бернский университет, где стал слушать лекции на естественно-философском и экономическом факультетах. Одновременно он быстрыми темпами осваивал немецкий язык, благо учительница была рядом — Нина его знала с детства. Она тоже стала учиться на философском факультете. Большевиков-эмигрантов в Берне почти не было — они, как и В. И. Ленин, находились в России, где шла первая русская революция. Но Николай Ильичи Нина установили связь с немногими еще оставшимися здесь большевиками, посещали их лекции, собрания и диспуты.

В каникулярное время между семестрами Николай Ильич и Нина пешком сходили в недалекую отсюда Италию. Ночевали или в самых дешевых гостиницах, или под открытым небом. Питались скудно: хлебом, молоком, сыром, овощами. Денег было мало. К тому же Николаю Ильичу приглянулись отличные карманные часы швейцарского производства. Они были с крышкой, имели пять циферблатов, показывающих секунды, минуты, часы, дни и месяцы. Супруги решили путем жесточайшей экономии накопить денег и купить эти часы в память о пребывании в Швейцарии. И они их купили. Правда, на цепочку денег не хватило. Так и будет несколько десятилетий носить их Николай Ильич на обыкновенном шнурке. Тогда ни Николай Ильич с Ниной, ни часовщик не знали того, что эти часы ждет поистине легендарная судьба. По ним будет зафиксировано время рождения нового мира. Их остановят и передадут на хранение в музей. Стрелки замрут на 2-х часах 10-минутах 26 октября — времени взятия Зимнего дворца.

…Шел 1907 год, заканчивался второй семестр учебы Николая Ильича и Нины. Спокойная обстановка, горный воздух, прогулки, нежные заботы Нины делали свое дело. Силы Николая Ильича быстро восстанавливались. Но одновременно в нем все сильнее давало о себе знать внутреннее ощущение неустойчивости, временности и случайности такой слишком уж хорошей жизни. Он все чаще стал просить Нину перед прогулкой зайти в библиотеку. Там он брал не книги, не учебники, а подшивки газет. Дело в том, что последние месяцы 1905 года и почти половину 1906 года он из-за болезни не мог следить за событиями, развертывавшимися в России. Здесь, в Берне, он узнавал преимущественно о «сиюминутных» текущих событиях. Случайно попадавшие к нему разрозненные сведения не давали ему возможности понять, что же там происходит. Николай Ильич решил сделать выборку сообщений печати сразу за два года и попытаться как-то сложить из них хронологически последовательную, целостную картину. Он терпеливо листал подшивки, выписывал неровным почерком (еще плохо подчинялась рука) интересующие его сведения. Но на прогулках о добытом материале говорил мало, больше думал. Нина понимала, почему он, живой и непоседливый, говорун, вдруг надолго замолкал. Она не мешала ему, зная, что он непременно поделится с ней своими заботами, когда посчитает нужным. Так они решили в начале своей совместной жизни — все сомнения, радости и печали делить на двоих, ничего не утаивая друг от друга.

Действительно, во время одной из прогулок по Бремгартен он показал на уютную беседку, расположенную под густыми кронами старых деревьев:

— Давай посидим, Нинуша, поговорим обстоятельно.

— Давай, Николушка.

Николай Ильич уселся поудобнее и достал из кармана исписанный листок бумаги.