Подвиг

— Хорошо, — сказалъ Немо, когда Ранцевъ кончилъ свой докладъ. — Что же ты мнѣ прикажешь дѣлать?… Арестовать всѣхъ тѣхъ, кто своею болтовнею смущалъ другихъ?… То есть прежде всего начальниковъ… Силы для этого у меня найдутся. Связать ихъ и бросить въ трюмъ?… Сгноить ихъ голодомъ?… Повѣсить ихъ на нокахъ рей?… Привязать къ ихъ ногамъ ядра и въ саванахъ спустить на дно морское?… Что же все это можно… Въ моей власти… Мы скоро выйдемъ изъ территорiальныхъ водъ Францiи. На кормѣ виситъ флагъ такого крошечнаго государства, которое протестовать не станетъ. Да и никто ничего не узнаетъ. Ты, Петръ Сергѣевичъ, лучше меня знаешь офицерскую душу. Ты жилъ съ людьми, я жилъ съ наукой… Научи меня… Присовѣтуй мнѣ.

— Ихъ надо понять, — такъ тихо, что Немо едва разслышалъ, сказалъ Ранцевъ.

— И… простить, конечно, — съ ѣдкой иронiей кинулъ Иемо. — Да, это просто… По христiански… Все понимать и все прощать… и большевиковъ понять и простить…

— Прежде всего, Ричардъ Васильевичъ, тутъ кинематографическое общество «Атлантида».. И ничего другого они не знаютъ…

— Ну что же… Если это коммерческое предпрiятiе, съ которымъ они связали себя контрактами, значитъ можно и бунтовать?

— Они еще не бунтовали, — твердо сказалъ Ранцевъ.

— Это «еще» великолѣпно, — съ горечью воскликнулъ Немо. — Надо, значитъ, чтобы они меня, тебя убили и только тогда признать наличiе бунта. Я предпочитаю нападать, а не обороняться… Надо гасить волненiя и грядущiя революцiи и бунты въ самомъ ихъ зародышѣ.

— Имъ столько разъ измѣняли… Ихъ столько разъ обманывали…

— Оставь, — съ брезгливой гримасой махнулъ рукой Немо. — He отъ тебя мнѣ это слышать. Кто имъ измѣнялъ?… Это они измѣняли… Это они слушали профессорскую клевету съ думской трибуны, и считали себя въ правѣ измѣнить присягѣ… Что, — повысилъ голосъ Немо, замѣтивъ, что Ранцевъ хочетъ возразить ему. — Государь имъ измѣнилъ?… Государь обманулъ ихъ?… Государь былъ вѣренъ до самой смерти и Россiи и своему долгу и даже покинувшимъ его и предоставившимъ его своей судьбѣ союзникамъ.

— Государь отрекся отъ Престола и приказалъ всѣмъ намъ служить Временному Правительству. Въ этомъ ихъ оправданiе.

— Однако, слышалъ я, ты этому правительству отказался присягать.

— Я что же?… Я не въ счетъ… Я — Донъ Кихотъ.

— Ну, ладно… А Деникинъ, Колчакъ измѣнили?… Какъ стало тяжело — ихъ покинули…

— He офицеры.

— Нѣтъ… И офицеры… Вся исторiя этого нашего сверхъ подлаго времени такъ напоминаетъ мнѣ Смутное Время 1605–1613 годовъ. Такое же шатанiе отъ королевича Владислава къ Лжедимитрiю, отъ Лжедимитрiя къ Тушинскому вору, отъ него къ Пожарскому, Ляпунову… Такъ и тутъ отъ гетмана Скоропадскаго къ Махно, отъ Махно къ большевикамъ, отъ Деникина къ кубанской радѣ… И сами не знаютъ, чего хотятъ.

— Не офицеры, — еще разъ строго повторилъ Ранцевъ.

— А тутъ не офицеры, — жестко съ упрекомъ сказалъ Немо. — Вотъ, думалъ я, прошло столько лѣтъ нашего несчастья и, кажется, такъ ясно стало видно, что нельзя же ничего такъ таки и не дѣлать и, сложа руки, смотрѣть, какъ гибнетъ Россiя… Вотъ, придумалъ я, всѣмъ пожертвовалъ, набралъ лучшихъ людей… Мы еще ничего не сдѣлали, ничего не начали, а уже броженiе и эти такъ знакомые «разговорчики»… Что же мы за люди? Куда мы годимся? Какъ осудить насъ исторiя!

— Это потому, — твердо, прямо въ глаза глядя Немо, сказалъ Ранцевъ, — что они совсѣмъ не знаютъ, куда и зачѣмъ ихъ везутъ? Они вѣдь даже и тебя не знаютъ, что ты за человѣкъ?

— Они знаютъ тебя.

— Ну… Кто я!..

— Ты — Ранцевъ… Ты Русскiй офицеръ и твоего слова имъ должно быть вполнѣ достаточно… Что же они?… Ужели — трусы?…

— Нѣтъ, они не трусы, — съ силою сказалъ Ранцевъ. — Идти и умирать въ бою — это храбрость, и она у нихъ, у всѣхъ, есть. Но быть, какъ думаютъ они, обманомъ отвезенными въ чрезвычайку и тамъ перебитыми, какъ скотина — это не храбрость, а глупость. Это безславная и гадкая смерть. Вся обстановка нашего похода такова, что похоже на то, что ихъ куда то нарочно везутъ не на войну, а для того, чтобы предать. И я ихъ психологiю понимаю.

— И прощаешь.

— Нѣтъ. Не прощаю. Но считаю нужнымъ теперь же открыть имъ глаза, посвятить ихъ во всю ту работу, которая ихъ ожидаетъ, и тогда судить ихъ. Теперь, когда мы на пароходѣ и въ морѣ, предателей бояться не приходится. А если бы таковые и явились, — мы и сами съ ними справимся. Да ты увидишь, какъ и сами они тогда отнесутся къ предательству. Я повторяю тебѣ: и я и Ферфаксовъ набрали тебѣ такихъ людей, въ храбрости которыхъ сомнѣваться не приходится… Честные, доблестные Русскiе офицеры…

— И… съ мѣста… «разговорчики»…

— He забудь, что они пережили… Они пережили революцiю. Это не забывается… Если бы это было при Государѣ?

— Однако, почему нибудь у насъ не стало Государя… Онъ не даромъ отрекся… И никто не помѣшалъ его отреченiю.

Что могъ на это возразить Ранцевъ? Онъ замолчалъ.