Командир спокойно выслушивал донесения. Приказания отдавал кратко:
- Усилить дымзавесу!
- Форсировать ход!
Стрельник спустился в машинное отделение. То, что он там увидел, обрадовало его. Старшина Александр Смирнов и вахтенные Сергей Хлюстов и Иван Ломтев усердно протирали ветошью механизмы, будто готовились к смотру. Работали они не спеша, спокойно. В помещении было душно, и Стрельник только сейчас почувствовал, что его нательная рубашка стала мокрой от пота.
- Ну как там, наверху?.. Скоро, товарищ комиссар? - спросил почему-то полушепотом Смирнов.
- Скоро, - ответил Стрельник. - Теперь уже скоро. Минут через пятнадцать... Трудно будет, товарищи. Очень трудно! Сами понимаете: три эсминца против одного «Тумана». Но мы все равно их не пропустим... Может быть, все здесь останемся, но не пропустим, - комиссар внимательным взглядом обвел моряков и задержался на прятавшемся за спинами товарищей Лавренко. - Поняли меня, Лавренко?
- Ясно, товарищ комиссар, - смущенно ответил тот, не поднимая от палубы глаз.
Машинисты переглянулись, не понимая, почему комиссар обратился только к Лавренко. Стрельник улыбнулся:
- У нас тайна с ним. Пока что не будем раскрывать ее. Так, Лавренко?
Матрос молчал. Он казнил себя за малодушие, за глупые, трусливые слова, ненароком слетевшие с языка. Уж очень боязно ему вдруг стало на палубе, когда он, поднявшись из грохочущего машинного отделения, внезапно окунулся, словно в ледяную воду, в тревожную тишину и увидел черные тени, со страшной неумолимостью приближавшиеся к «Туману».
В груди у Лавренко будто что-то оборвалось. «Вот сейчас, сейчас скажет, - думал он, задыхаясь, и не сводил испуганных глаз с лица комиссара. - Тогда не стоит и жить. Если товарищи узнают о его разговоре на палубе, они посмотрят на него так же, как смотрели на ушедшего с корабля перед походом Удовича. Нет! Нет! Только не это...»
Но комиссар промолчал.
Лавренко едва не захлебнулся от нахлынувшей радости. «Значит, он еще верит мне, надеется на меня», - подумал он и тихо сказал, почти прошептал:
- Так, товарищ комиссар.
Медленны и тягучи минуты ожидания. Но особенно нудно тянутся они в самый последний момент перед боем. И, кажется, никто и ничто не может ускорить их бега.
Всматриваясь сквозь бинокль в приближающиеся вражеские корабли, Шестаков на какое-то мгновение мысленно представил себе старшин и матросов корабля, ожидающих сейчас его команд и приказов. Машинисты и комендоры, сигнальщики и радисты, они как бы проходили перед ним, и он успевал заглянуть каждому в глаза. «Нет, эти не подведут. На них можно положиться!» Уверенность в подчиненных окрыляла командира.
Гитлеровские эсминцы продолжали сближаться с «Туманом».
- Что они задумали? - спрашивал сам себя Шестаков. - Неужели хотят взять нас живьем?.. Пленить?
На вражеских кораблях сыграли боевую тревогу. Перезвон колоколов громкого боя был хорошо слышен на «Тумане».
- Дистанция до противника двадцать кабельтовых! - доложил сигнальщик.
Легкий бриз, как это часто бывает в ранние часы солнечного утра, немного усилился. В чистом небе появились редкие облака - предвестники устойчивой погоды. Однако сейчас на корабле никто не замечал ни поднявшегося над горизонтом солнца, ни белоснежных кучевых облаков. Взоры всех, кто находился на мостике и палубе «Тумана», были прикованы к черным силуэтам вражеских кораблей.
- У вас все готово, Петруша? - спросил комиссар, переступив комингс [3]кают-компании.
- Все готово, товарищ комиссар! - доложил санинструктор и снова склонился над столом, заваленным перевязочными пакетами и медикаментами. Ему помогал машинист Алешин. По боевому расписанию он являлся помощником санинструктора.
Стрельник оглядел кают-компанию и остался доволен. Длинный обеденный стол и диванчики были застелены белоснежными простынями. В углу, на электрической плитке, парила большая никелированная банка - бикса - с хирургическими инструментами. Палуба сверкала чистотой.
- Не хуже чем в настоящей операционной, - поймав придирчивый комиссарский взгляд, поспешил заверить Петруша.
В это время над их головами звонко громыхнул выстрел. Зазвенели склянки и инструменты на столе.
- Вот и началось!.. - пересиливая дрожь в голосе, сказал Стрельник и, чуть сгорбившись, направился к двери.
Петруша и Алешин, не сговариваясь, склонились над столом. Их ловкие руки заработали еще проворней.
ДЕРЖАТЬСЯ ДО ПОСЛЕДНЕЙ ВОЗМОЖНОСТИ
Чайки с испуганным криком взметнулись над кораблем и серой стаей понеслись к берегу. Их испугал грохот разорвавшегося поблизости снаряда и черный дым. Чайка - птица смелая, но осторожная. К этому ее приучило море.
- Противник открыл огонь! - доложил вахтенный сигнальщик Иван Бардан, увидев у борта головного эсминца светло-оранжевое пламя орудийных залпов.
«...4 ч. 35 м. Противник открыл огонь из 6 орудий. Дистанция 20 кабельтовых», - сделал запись в журнале Рыбаков.
Первые вражеские снаряды, зловеще просвистев, упали с небольшим перелетом. Из моря на большую высоту взметнулись белые столбы воды. В ту же минуту открыли ответный огонь и обе пушки «Тумана».