Подвиг продолжается

...Лесник, ранним утром обходивший свои владения, увидел в стороне от грейдера, под дикой яблоней, фургон. На нем спал мужчина, а под телегой свернулась калачиком девушка. Невдалеке паслись быки. «Всю ночь, видно, ехали», — подумал лесник и неторопливо побрел дальше: мало ли тут проезжает и ночует людей.

На следующий день лесник вновь делал обход. И вздрогнул, увидев тот же фургон. Быков уже не было. Лесник приблизился и похолодел: и у мужчины, и у девушки были окровавлены головы...

Вместе с работниками Михайловского райотдела милиции (трагедия произошла в 30 километрах от районного центра) мы осматриваем место происшествия. Убийца действовал огнестрельным оружием. Судя по позе убитых, он застрелил их, видимо, спящими. После долгих поисков в земле мы нашли пули.

У мужчины документов не было. Зато у девушки обнаружили письмо, извещавшее О. В. Любашину о том, что она зачислена на учебу в Михайловскую школу механизации сельского хозяйства.

Хутор Третьи Чиганаки встретил нас отчаянным лаем собак. А в доме Любашиных царило смятение. Жена Василия Ивановича второй день лила слезы, и мы не знали, как сказать ей самое страшное. Но пришлось.

Вернувшись в Михайловку, мы добывали у знакомых Василия Ивановича, в доме которых он обычно ночевал. По их словам, Любашины купили мануфактуры, кое-что по мелочи и под вечер выехали домой. С ними на подводу сел рослый, с крупным мясистым лицом парень, одетый в поношенную телогрейку. Он попросил подвезти его на окраину Михайловки.

— Вам не приходилось встречать его ранее? — спросил я.

— Нет, первый раз видели.

Несколькими группами мы повели поиски одновременно во многих населенных пунктах. Нужно было узнать, кто он, попутчик Любашиных, и найти людей, которые, возможно, встречались с Любашиными по дороге. Как и всегда в таких случаях, помощников у нас нашлось немало.

Интересные сведения сообщил начальник штаба местной дружины Петр Никитин. Один из жителей хутора Вторые Чиганаки в тот воскресный день, когда разыгралась трагедия, ездил в Михайловку и вечером возвращался с односельчанами домой. За хутором Левин, у дикой яблони, их встретил мужчина в защитной форме, кажется, в кителе, на левой щеке его или синяк, или родимое пятно (в темноте трудно разобрать). Он долго шел за телегой, пытался вступить в разговор, заглядывал в корзины. Мужчина в защитной форме показался колхозникам подозрительным, и они свернули на огонек бригадного стана, светившийся в стороне от дороги. Там и заночевали. А наутро поехали домой.

Может быть, в обоих рассказах фигурирует один и тот же человек? Впрочем, первый был в старой телогрейке, высокий, с мясистым лицом без видимых примет. Второй же незнакомец — в офицерском кителе, среднего роста да еще с пятном на левой щеке. Конечно, преступник мог сменить одежду, даже посадить «родимое» пятно на лицо. И насчет роста колхозники могли ошибиться: у каждого свой глазомер... Однако проверить надо. Людей с родимыми пятнами на лице не так много. Всего лишь один такой нашелся в близлежащем хуторе. Белокурый, худощавый, лет под сорок.

— Где вы были вечером в воскресенье?

— Дома...

Проверили. Оказалось, врет. Жена рассказала, что заявился поздно ночью, пьяный, грязный.

— Где вы были?

— Да один я... С вечера взял пол-литра в магазине, выпил, а больше ничего не помню.

Вызвали продавщицу, спросили, брал ли белокурый водку.

— Нет, — уверенно ответила она.

Белокурый продолжал запираться. Не знаю, сколько бы пришлось возиться с ним, если бы от дружинников не поступили новые сведения; в селе Кумылга замечен еще один человек с родимым пятном, его поведение явно подозрительно.

Мы помчались в Кумылгу.

— Рядом с нами, вот в этом доме, — рассказывала добродушная полнотелая женщина, — живет одна дама. Так вот, вышла я в понедельник во двор, смотрю — на крыльце стоит ее брат Ярошенко, вынимает из кармана скомканные деньги, разглаживает и считает. Неприятный он и приметный. Глаза зверские, на щеке родимое пятно.

— На какой щеке?

— На правой.

Новый курьез. Ведь свидетель из хутора Вторые Чиганаки утверждал, что у мужчины, преследовавшего колхозников, пятно на левой щеке.

Зашли к сестре Ярошенко. Она встретила нас безбоязненно. Голубоватые, нагловатые глаза ее смотрели прямо, в упор.

— Зачем пожаловали? — опросила она.

— У вас брат ночевал?

— Нет, я его давно не видела...

— А я видел! — раздался звонкий мальчишеский голос сзади нас.

Обернувшись, мы заметили шустрого с ершистыми светлыми волосами конопатого паренька лет пятнадцати.

— Где ж ты его видел?

— Да во дворе ходил. Я гляжу — незнакомый, ну и притаился. А он вышел из калитки и на улицу. Одежда на нем мятая, только просохла.

Хозяйка поняла, что запираться бесполезно, и заговорила быстро-быстро, словно стремясь загладить свое упорство. Действительно, в ночь на понедельник к ней пришел брат, уставший, в промокшей грязной одежде. Ничего не говоря, лег спать. Утром передал ей отрез мануфактуры и ушел в Михайловку. Остановился он у какой-то Маши, работающей на мельнице. Есть там у него еще сваха, которая живет при конторе хлебозавода.