Подвиг продолжается

Прочитал, скомкал листок и, обхватив голову руками, долго молча сидел за столом, перебирая в памяти всю свою жизнь. Отец погиб при неизвестных обстоятельствах, когда Илья только поступил в гимназию. О смерти отца говорили разное. Из слов одних сын узнал, что отец был человеком вспыльчивым, не прощал обиды и какого-то обидчика основательно отдубасил. А однажды вечером его нашли с пробитым черепом неподалеку от дома. Другие по строгому секрету сообщили, что у отца вроде нелады были с каким-то заводским начальством, и оно, начальство, нашло способ избавиться от строптивого человека. После гибели отца мать всю любовь перенесла на сына. Работала с темна до темна и все говорила: «Учись, сын». А сама гасла на глазах. И Илья не выдержал: ушел из гимназии. Где только ни работал: был и рассыльным в банке, был кочегаром в котельной. Наконец, судьба, кажется, вспомнила и о нем. Определился на завод, освоил токарное ремесло и стал к станку. Матери работать запретил: теперь он мастеровой и мать-то уж прокормит. О многом мечтал, но все мечты оборвала война. Собственно, жизни не успел увидеть. И только теперь, когда ему перевалило за 25, понял, что жизнь не устраивают, ее завоевывают. И всем существом ринулся в эту борьбу, в борьбу за правильную жизнь человека. А ему говорят: убирайся. Его оскорбляют. За что? Может, он никому ненужен?..

Пекесс опустил руки на стол, медленно разгладил исписанный карандашом лист и подал помкомвзвода:

— Прочитай. Прошу. Пусть все слушают.

Нестеренко пробежал глазами по строчкам и перевел взгляд на Пекесса.

— Читай, читай.

А когда прочитал, то весь взвод взорвался, как наэлектризованный. Кто-то крикнул:

— Мы найдем эту кулацкую контру и раздавим, как гниду.

Кто-то уже рванулся к двери искать эту «кулацкую контру». Но тут поднялся Мефодий Стряпчий и, протянув руку, густым басом протрубил:

— Подождите, хлопцы. Тут не Новгородское вече. Рассудить треба. Помочь командиру в обстановке разобраться.

Стряпчий был высок ростом, широкоплеч, носил окладистую черную бороду, за что прозывался архангелом Гавриилом.

— Яка це обстановка, товарищ командир? 3 одного боку — мы. То есть рабочие и крестьяне. 3 другого боку — буржуазия и всякая контра. Мы — есть народ российский. А они — никто. Бывшие господари. Так шо же, товарищ командир, они любить-кохать нас будут? Ни-и! Они нас лютой ненавистью ненавидят. Значит, мы верно служим Советской власти.

— Правильно сказано, — подтвердил помкомвзвода.

— Верно!

Илья встряхнулся, будто скинул с плеч тяжелый груз. Поднялся из-за стола, пожал широкую руку Стряпчего и порывисто сказал:

— Спасибо, товарищи, спасибо, друзья!

...Весной 1920 года Пекесс зашел к Дронову:

— Скажите, товарищ комиссар, могу я вступить в партию большевиков? Прямо скажите.

— А я и скажу прямо, — ответил Дронов. — Если сердцем чувствуешь свое родство с партией, вступай. — Минуту помолчал и твердо добавил: — Я за тебя ручаюсь, как за брата.

Пекесса приняли в партию. В графе «Основание приема в партию» уездный комитет партии записал:

«Как пролетарий и защитник Советской власти».

Недели через две после вручения ему партийного билета, молодой коммунист повел свой отряд на подавление восстания, поднятого кулаками в селах Солодча, Ольховка и Михайловка. Его отряд вошел в состав сводного батальона, которым командовал Кирилл Вакулин. Ставя задачу перед командирами, Вакулин нервничал, срывался на крик. Лицо его оставалось непроницаемо холодным. И таким же холодным голосом он сказал:

— Командиру отряда Пекессу переправиться на левую сторону Медведицы и занять оборону вот в этом районе. — Он небрежно ткнул пальцем в карту, оставшуюся от царицынских боев.

Не понравился Илье Вакулин. Душа у него, казалось, была застегнута на все пуговицы и ни перед кем не раскрывалась.

На пути к дому Илью нагнал Дронов. Взял под руку и сказал:

— Ты вот что, брат, за батальоном следи. За всем внимательно следи. Рыбачьи лодки собери. Пригодиться могут. В случае чего, я тебе сигнал подам. Понял? Ну, так-то. Счастливо тебе, Илья.

Прибыв в район сосредоточения, Пекесс прежде всего исследовал переправы через реку. Сам форсировал ее. В общем, речка оказалась неглубокой. В километре вниз по течению, прямо против слободы Михайловки, оказался мостик для пешеходов. Когда уже стемнело, он подозвал к себе помкомвзвода и передал ему приказание: переправить часть отряда, замаскировать лошадей, бойцов рассредоточить вдоль берега, взять под особое наблюдение мостик.

Взвод занял позицию для атаки, оставалось только ждать сигнала. Во второй половине ночи тишину разорвал одиночный выстрел. Потом второй, третий. И снова все стихло. Пекесс до боли напрягал слух и зрение. С того берега не подавали никакого сигнала.

Наконец, издалека донесся стук копыт. Стряпчий, сидевший рядом, тронул за руку командира:

— Слышишь, товарищ Пекесс?

Топот приближался. Всадники шли к реке. Потом в тишину мрачным узором вплелась беспорядочная стрельба. Где-то около моста. Однако скоро все снова стихло. И опять ожидание. Уже на рассвете прискакал связной.